«Ага, Ковач уже научился различать людей по цвету кожи. Почему бы в таком случае ему не овладеть и наукой умерщвления».
— Да говори же ты наконец! — тормошил он меня. — Взвинтит тебе нервы, а потом молчит.
— Не думаю. А то бы он дал тебе это почувствовать.
— Ты тоже такого мнения? — Он повеселел и, видимо, из благодарности, что я его успокоил, стал общительнее.
— Значит, изменился я, говоришь? Может, ты и прав. Знаешь, я все время думаю о том, что если меня когда-нибудь пошлют домой, то я поеду в свою деревню и доберусь до председателя производственного кооператива и секретаря партийной организации! Ох, несдобровать им!
Теперь он не давал мне слова сказать. Его рот напоминал открытый шлюз.
— Они состряпали, значит, кооператив. У моего отца было двадцать хольдов земли. Больше всех в деревне. Ну, раз общее, так пусть будет общее! «Черт с ними, — сказал отец, — без меня у них все равно ничего не получится. Ни один толком не смыслит в хозяйстве!» Он хотел стать бригадиром, у него были свои соображения. Так председатель не допустил. И парторг. Будет-де ему, старому, верховодить деревней! Понятно тебе? Вот поэтому-то я рано или поздно доберусь до них!
— Но ведь ты еще недавно не хотел домой? Говорил, принуждают!..
— Это оттого, что я тогда еще не знал, как здорово тут обучают! Да, окончив учебу, мы будем представлять собой страшную силу! Не доведись встать кому-нибудь на нашем пути — с ним будет то же, что с этой вот… — он поднял с земли какую-то букашку и раздавил ее ногтем.
Если мне до сих пор вконец не опротивели занятия, то сейчас это произошло наверняка.
А ведь до окончания курсов было еще далеко.
Нас учили убивать человека не только голыми руками, но и дубиной, прикладом, топором, железным ломом, булыжником, бутылкой или осколком стекла.
— Приглядитесь! Оружие у вас под ногами, надо лишь уметь применить его! — Мистер Симидзу внушал это нам как основной принцип нашей будущей деятельности. — Даже каска и та может в случае надобности стать оружием!..
И все это, все-все приходилось закреплять на практике, до полного одурения, пока каждое движение не становилось привычным, почти автоматическим.
Затем мы приступили к знакомству с пружинным ножом. Мистер Симидзу показал его нам со словами:
— Лучше пистолета!
Мы с недоверием смотрели на японца. За дураков он нас, что ли, принимает?
Но его не интересовало наше мнение, хотя он и прочел его на наших лицах: при всем желании мы не могли скрыть насмешки.
Он с каменным лицом человека, уверенного в своих действиях, прикрепил к одному из гимнастических колец деревянный диск. По площади он соответствовал, пожалуй, телу человека.
— Перед вами так называемый французский нож! — Он еще раз поднял нож, затем поднес близко к нашим глазам.
Нож состоял из одной рукоятки, величиной с пядь. На ней было несколько непонятных кнопок. Лезвий — ни одного.
Я имел уже достаточный опыт, чтобы все, что говорил и делал мистер Симидзу, принимать всерьез, как саму смерть. Поэтому я с напряженным вниманием ждал, что будет дальше.
— Вы здесь единственный, кто не сомневается! — сказал он, глядя мне в глаза. — И очень правильно делаете! Вы вскоре убедитесь в этом!
И остановившись в полукруге слушателей, он нацелился ножом в мишень, нажал одну из кнопок и… мы не успели и глазом моргнуть, как лезвие, мелькнув, врезалось в середину диска.
— Вытащите! — приказал мне японец.
Шагами я измерил расстояние от того места, где мы стояли до диска. Было больше сорока метров.
— Сколько? — крикнул мне мистер Симидзу.
Я в недоумении обернулся.
— Я говорю о расстоянии. Вы ведь измерили его? — Человечек этот обладал удивительной наблюдательностью.
— Сорок два метра!
— Это еще не предел! Пружина действует на пятьдесят метров.
Лезвие так глубоко врезалось в дерево, что я не мог вытащить его голыми руками. Мои однокурсники теперь по-иному относились к очередной «безделке» японца.
Необходимый навык бить ножом в цель мы приобретали на соревнованиях. С таким оружием в руке или в кармане можно отправляться на любое, даже самое рискованное дело.
Продолжил с нами этот курс, вернее, довел его до конца другой преподаватель. Миссия мистера Симидзу была закончена, и он стал прощаться с нами. Помню, он подошел ко мне. По японскому обычаю глубоко поклонился и протянул мне ленточку.
— Лучшему моему ученику! — сказал он, как всегда улыбаясь. Так я и не узнал никогда, что крылось за этой улыбающейся маской.
Читать дальше