Миклош Сабо - Команда Альфа

Позднее повара рассказали, что бунт начался из-за чистки посуды. Не успели они оглянуться, как их уже раскаленными кочергами загнали в холодильники, где висели замороженные туши.

Молодчикам из военной полиции тоже немало хлопот причинила эта без одного дюжина. Завидев форму поенной полиции, венгры выхватили штыки, и пошло! Да не как-нибудь, а во всю богом данную мочь!

Угомонить их удалось лишь бомбами со слезоточивым газом.

Что было с ними в тюрьме военной полиции, не знаю, — хотя позднее и я на себе испытал кое-что из тех секретов, — только вернули их оттуда смирными ягнятами. Но штыки были тотчас же отобраны у венгров. У всех без исключения…

Началось изучение винтовки, стрельба боевыми патронами, знакомство с основами топографии. Нас учили разбивать лагерь, устанавливать палатки. Потом последовали бесконечные походы. Нас приучали к газам. В противогазах и без них. Страшновато было заходить в газовую камеру, делать легкий вдох, ощущая при этом горьковато-терпкий вкус газа, вызывающий позывы к рвоте. Но мы и тут должны были подчиняться команде, так же как подчинялись ей на итоговых занятиях: ползком, прижимаясь к матери-земле, продвигались мы на заданном участке к цели, в то время как над нашими головами свистели боевые трассирующие пули автоматических орудий. Если ты по неловкости чуть подымешь зад — будешь ранен, подымешь голову — будешь убит.

Здесь даже на учениях не шутили.

Этот ад длился восемь недель.

Экзамены мы держали поодиночке перед комиссией, состоящей из офицерского состава.

Я был удостоен «значка снайпера» и отличной аттестации. К этому мне дали еще двухнедельный отпуск, и полковник написал благодарность моей матери за то, что она воспитала такого молодца для армии США.

В полку меня ждал письменный приказ, согласно которому я должен был немедленно явиться в роту C 11-й боевой группы 3-й дивизии.

Здесь я так же, как и в прежней части, получил все необходимое, только вместо винтовки мне вручили карабин.

А на другой день последовало повышение в чине, вернее, это не было еще чином, просто в результате хорошо выдержанных экзаменов я стал E-2 [3] Согласно табелю о рангах армии США, E-2 — солдат, второе звание рядового состава, в отличие от E-1 — новобранец. . Зато месячное жалованье мое увеличилось на десять долларов.

Я был освобожден теперь от всевозможных нагрузок, не относящихся непосредственно к военной учебе (в том числе и от ДПК). Мне выдали постоянную увольнительную. В подготовительной части меня произвели в должность командира отделения.

На данном отрезке учебной программы нас ознакомили со всеми видами оружия пехотинцев. Я теперь вполне освоил пистолет, автомат, карабин, винтовку, пулемет, изучил новейшие виды разрывных пуль, фаустпатроны, минометы, 106-миллиметровые противотанковые пушки. Если к этому еще добавить, что мы получили некоторые познания в области военно-инженерного дела — овладели, например, минированием, — то мой перечень будет полным.

Мне особенно нравилась стрельба по движущейся мишени. То были настоящие сражения с настоящей боевой техникой.

Под покровом ночи в бой пускались на самых различных участках полигона забракованные старые танки.

Наше дело было обнаружить их… Подобраться к ним ползком, взять на прицел, нажать курок… Последует ослепительная вспышка, дрогнет цель… броня пробита… Раздастся взрыв…

Война, наверное, дело мерзкое, но нас учили находить в ней удовольствие. Осознать свои силы! Ощутить радость победы над врагом! Торжествовать!

За хорошими результатами всегда следовало поощрение. Тут уж все зависело от расположения начальства, которое, разумеется, надо было завоевать.

«Сын мой!

Трудно привыкнуть к твоему отсутствию, к мысли, что наша семья опять не в полном составе. Тебе, наверное, странным покажется, что пишу именно я, тот, кто больше всего жил в стороне от семьи и недавно, уже добровольно, опять покинул семью.

Ты должен знать, что тебя нам очень недостает, что гнездо наше стало без тебя как-то холоднее: ведь ты был в нем источником добра.

Ты удивлен? Недоумеваешь? Объясню. Твой поступок — вступление в армию — открыл мне, твоему отцу, глаза. Мне стало ясно: ты оставил дом из-за меня. Таким образом, я лишил твою мать сразу двух кормильцев и двух любящих сердец… И мне надлежало искупить свою вину. Я вновь дома. Я стал справедливее и терпеливее, чем прежде, я стал счастливее, чем когда бы то ни было.