Илья Маркин - Люди грозных лет

И в то время когда он так просто говорил с ней, а она, прислонясь к его единственной ноге мокрым лицом, рыдала, в ее сознании проходила сложная и мучительная работа. Она давно окончательно отрешилась от мужа, от прежней жизни с ним. Также давно, сразу после женитьбы Андрея, в душе ее был решен вопрос и о нем. И того и другого она решила навсегда вычеркнуть из своей памяти. После мужа ничего, кроме гадких воспоминаний, не оставалось, но после Андрея зияла не занятая ничем гнетущая пустота. Теперь, слушая Сергея и мысленно переживая все сначала, она начала понимать, что пустота эта уже давно заполняется самой жизнью, тем, чем она жила в последнее время, — заботой о детях, работой в колхозе, беспокойством о своем хозяйстве. Слова Сергея только всколыхнули давно дремавшие в ней мысли о том, что в ее годы считать жизнь конченой неразумно, что жизнь, обыкновенная жизнь, не так плоха, как ей кажется, что впереди еще много такого, что не только всколыхнет ее, но и вернет ей прежние радости, прежнюю силу, сознание красоты и полезности жизни.

— Да, да, — все еще всхлипывая и вытирая мокрое лицо, шептала она, — ты прав, Сережа. Нужно быть сильной, нужно обязательно быть сильной и верить в себя.

— Именно верить! — горячо поддержал Сергей. — Верить в самое себя и знать свое назначение в жизни.

— А ты веришь, Сережа? — вдруг спросила она настоятельно и властно. — Я знаю, как тяжело тебе, как ты одинок. Ты веришь в свою жизнь?

— Верю, — морщась от внутренней боли, ответил Сергей, — верю, Наташа, — повторил он. — Ты права, мне бывает очень трудно. Но все проходит, как только начинаю работать…

— Сережа, ты любишь Галю Ромашову? — неожиданно перебила она.

— Галю? — переспросил он, стараясь не выказать своих подлинных мыслей.

— Любишь, вижу! — радостно вскрикнула она и насмешливо продолжала: — Хороший ты, Сережа, да чудаковат малость. Нет, ты не обижайся, я шутя. Хорошо ты про жизнь умеешь говорить. И живешь ты хорошо, это не только я — все скажут. А напустил ты на себя дурь какую-то и себя мучаешь и ее. Многим ты помогаешь, душу в других вкладываешь, а свою душу для любимой девушки раскрыть не хочешь. Зачем это, Сережа?

— Не надо об этом, Наташа, это очень сложно, — слабо возражал он.

— Нет, надо, и ничего тут сложного! Я тебе о своей жизни скажу. Я тоже, когда была молода, захлопнула все, что во мне хорошего было, послушалась родителей и жизнь свою исковеркала. А у тебя так все хорошо. Если бы ты мог видеть, как смотрит на тебя Галя, только вы, мужчины, часто как слепые…

— Разные мы с Галей, — выговорил, наконец, Сергей то, что держал в тайне от всех, — она здоровая, молодая, а я… я инвалид, калека…

— Сергей, как тебе не стыдно! — вскрикнула Наташа. — Если б мне передали эти слова, я бы не поверила. Ты инвалид, ты калека! Да ты выше, сильнее любого здорового. Выбрось эти мысли дурные из головы и скажи себе раз и навсегда, что ты сильный, жизненный человек! Вот как я после слов твоих сказала, так и ты скажи!

Раздеваясь и ложась спать, Николай Платонович Бочаров по привычке думал о завтрашнем дне, о том, что предстоит сделать ему и колхозникам, мысленно прикидывая, кого куда послать, кому что поручить, кого и когда проверить.

«Ну ладно! Спать пора, — сказал он себе, — полночи прошло, а завтра опять целый день бегать».

Как часто бывало с ним в последнее время, сон не приходил. Разные мысли беспорядочно лезли в голову, он беспокойно ворочался на постели, несколько раз вставал, пил воду, курил и все же заснуть не мог.

«Старость, видно, одолевает, — подумал он, вставая и одеваясь, — пойду пройдусь, все одно не уснешь».

Безмятежно спавшей улицей прошел он на пригорок и услышал тихое журчанье ручья сквозь недавно положенный для прохода хворост. Этот звук напомнил ему, что весна и начало лета в этом году были влажные (в засушливые годы ручей начисто пересыхал), земля вдосталь напиталась влагой и урожай должен быть не плохой. Особенно хороши были картофельные поля, и Николай Платонович с удовольствием вспомнил споры на колхозном собрании, где он и поддержавшие его старики настояли все-таки на выделении под картофель двух самых лучших полей. Быстро пошла в рост и капуста, уже сейчас налившая вилки;´ величиной с детскую головку. И опять ему приятно было вспомнить, с каким трудом достали в совхозе под Тулой капустную рассаду самого высокоурожайного сорта. Этой весной многие семьи питались впроголодь, и Николай Платонович решил к будущей весне обязательно создать в колхозе запасы самого необходимого продовольствия и, как только начнутся полевые работы, открыть общественную столовую. Исподволь готовился он к этому. Две большие десятиведерные кадушки для закваски капусты уже были отремонтированы и стояли в кладовке. Еще одну под капусту и две под огурцы ремонтировал дед Тимофей.