Лев Квин - ...Начинают и проигрывают

Когда оперативка закончилась, приказал мне:

— Обождите!

Все вышли, и он, проводив взглядом последнего, произнес холодно, поджав губы:

— Надеюсь, хныкать не станете?

— Еще недоставало! — возмутился я. — Вот уж чего от меня никто не дождется!

— Рассказывайте, как было.

Пришлось, заново переживая свою неудачу, подробно отчитаться о ходе судебного следствия. Майор Антонов, верный привычке не перебивать, слушал, внешне бесстрастно, даже не глядя на меня. Потом стал задавать вопросы — и все больше о схватке между прокурором и адвокатом.

Повеселел, по-моему, явно довольный успехом своего приятеля.

— А вы не очень огорчились, — не удержался я.

Он сдвинул брови, видимо, озадаченный такой дерзостью подчиненного, но выговаривать не стал.

— И вам не советую. Нервные клетки, как утверждает медицина, не восстанавливаются. А первый блин комом — обычное дело. Со всеми бывало. — Ответил на мой безмолвный вопрос: — Со мной тоже…

Он прошелся по кабинету, руки за спину, улыбнулся, очевидно, каким-то своим воспоминаниям.

— Вот такой, например, блин… Получена ориентировка, давно, еще в нэпмановские времена: некий небезынтересный для угрозыска господинчик ограбил ювелирный магазин в соседнем городе, хапнул две дюжины часов и держит их у себя дома в тайнике. В каком именно — неизвестно. Вашему нынешнему начальнику поручают произвести обыск. Ну, думаю, повезло! Две дюжины часов — не иголка. Для них место нужно, в клопиную щель не заткнешь. Являемся ночью. Дом отдельный, с небольшим огородцем. Ищем ночь — ничего! Ищем день — ничего! Огород перекопали, в комнатах все вверх дном, стены выстучали, вскрыли полы — нет! Так и ушли ни с чем.

— Ложное сообщение?

— Нет, все верно. Потом нашли.

— Где же? — заинтересовался я.

— В цементной ступеньке. Он что придумал: сделал ступеньку, не полую — обычную, и напихал в сырой цемент часов, как изюм в тесто. Цемент высох, сдавил часы, они все и полопались. Ни себе, ни людям. Правда, там было несколько золотых корпусов… А мне выговор. «За отсутствие профессионального нюха». — Рассмеялся. — Прямо так и записано: тогда в формулировках не стеснялись.

Я решил воспользоваться переменой в его настроении.

— Товарищ майор, хныкать, конечно, не буду, а вот попросить можно? — И торопливо продолжал, не дожидаясь его согласия. — Не отбирайте у меня дело Смагина, разрешите расследовать до конца. Я знаю, подвел и все прочее. Но…

Говорю и сам чувствую: детский лепет! Подвел — и поэтому дайте расследовать. Очень убедительно!

— Думаете, прокурор нам вернет? Очень сомневаюсь. Скорее всего, отдаст кому-нибудь из своих.

— Я его попрошу… Мы… Мы знакомы. Еще с гражданки.

Майор Антонов посмотрел озадаченно:

— Знакомы? С Одинцовым? Тогда бы я на вашем месте, наоборот, упросил бы его не возвращать нам дело…

Все-таки я донял его.

— Ладно, — он морщился. — Если вернет, работайте, я не буду возражать… Кстати, вы плохо выглядите.

Майор рассматривал меня, слегка склонив набок голову, как знаток картину на выставке. — После обеда на работу не возвращайтесь, походите по воздуху.

— Спасибо.

Я был в самом деле тронут; скажите, пожалуйста, какой у меня начальник!

— Не о вас забочусь, — усмехнулся он. — С одним легочником намаялся, хватит!…

По дороге в прокуратуру мне повстречался Арсеньев. Шагает в распахнутой шубе, пучки бровей победно топорщатся.

— А, грозный противник! — загородил тротуар. — Бежите добывать новые факты, усугубляющие вину подсудимого?

Что ж, праздник был не на моей улице, и я приготовился терпеливо сносить язвительные шуточки острого на язык адвоката. Но он, проявляя истинную широту души, не стал надо мной измываться. Даже наоборот.

— Эрраре гуманум эст, — потрепал меня по плечу.

— Человеку свойственно ошибаться… — Я вздохнул — так всегда говорят в утешение неудачнику.

— Но это только часть замечательного изречения Цицерона. И почему-то о второй половине, еще более важной, как правило, забывают.

— А разве есть вторая половина?

— Человеку свойственно ошибаться… — старик поднял палец в прорванной перчатке, — а глупцу свойственно настаивать на своей ошибке. Разве не великолепно? Впрочем, не только глупцу, упрямцу тоже… Нет, нет! — хохотнул Евгений Ильич. — Не про вас, милый Виктор, что вы! Я сейчас от прокурора. Представляете, ведь он так и не хочет изменить меру пресечения для Андрея! Хоть теперь и мне, и ему, и вам ясно, что держать мальчика в тюрьме нет никакой надобности.