Артем Драбкин - Я дрался на Т-34. Обе книги одним томом

Через много лет после войны, когда ветераны 25-го танкового корпуса решили собраться на свою первую послевоенную встречу, то вместе с приглашением каждому разослали списки найденных однополчан с адресами. И среди имен я вижу – «подполковник Ларцев». Сразу написал ему письмо. Но ответил мне не Николай Ларцев, а я его родной брат Вениамин Федорович Ларцев, также воевавший в нашем корпусе.

Он написал, что его брат, старший лейтенант Н. Ф. Ларцев, скончался в госпитале от полученных ран и похоронен в приграничном городе Перемышль…

Я вернулся в бригаду, прибыл в свой батальон, а мне говорят: «Сгорел твой экипаж, только Пичугин живой остался». Оказывается, в следующем бою там же, на Дукле, мой танк направили в разведку, и он попал в танковую засаду, рация вышла из строя. Подбитый танк вел огонь с места, и командир, лейтенант Плетнев, послал стрелка-радиста Пичугина к своим, предупредить о засаде. Ваня Пичугин взял автомат, гранаты и прорвался с боем через немцев, а экипаж погиб. Снаряд с «Тигра» попал прямо в боеукладку, и танк взорвался. Был убит и Миша Носов, башнер, который пришел в экипаж на мою замену… Пошел искать своего друга Володю Текушина, а мне говорят: «Ранен он, в госпиталь отправили…»

Второй раз меня ранило в Польше, в феврале 1945 года, девятого числа. Уже после удачного боя мы остановились в каком-то селе, и я с радистом вылез из башни на броню, подать бочонок с маслом. И тут сзади из двухэтажного дома автоматная очередь… Мне прострелило обе ноги. Развернули пушку, выпустили по дому несколько снарядов, потом ребята пошли проверять дом, а там, у окна, лежит «свежий» убитый немец, это он, сволочь, мне в спину стрелял… Отвезли в госпиталь, в палате все тяжелораненые, только один я передвигался, настроение у всех препоганейшее. Я вышел на костылях в «самоволку» в город, зашел в костел и познакомился там с органистом, молодым парнем, поляком, которого мы прозвали Ваней. Он сказал, что у него есть аккордеон, и я уговорил его прийти к нам в палату, поиграть для ребят. Он приходил каждый день, часами играл нам различные мелодии, и благодаря его музыке многие раненые вновь ожили, воспряли духом, у них снова вернулся интерес к жизни. Вот это почему-то сильно запомнилось.

Но прошел где-то месяц, и нам объявляют, что идущих на поправку должны отправить в батальон выздоравливающих, на армейскую пересылку, а оттуда, иди знай, куда попадешь. Смотрю, идут три «Студебеккера» с эмблемой нашего корпуса. Бросился, как был, в госпитальном халате, наперерез, а в одной из машин знакомый водитель.

Говорю ему: «Браток, подожди, у меня форма под матрасом спрятана, я мигом обернусь». Так вот и сбежал из госпиталя. Доехали уже ночью до бригады, спрашиваю в штабе: «Где первый батальон?» – «Иди вдоль железнодорожного полотна, это километра четыре отсюда». Со мной в батальон направлялись наш «сын полка» и незнакомый лейтенант. Они идут поверху, по шпалам, я пошел внизу, по обочине под насыпью. Смотрю, впереди костерок, и стоит возле него немец с автоматом, караулит спящих товарищей, а на земле много «фрицев» отдыхает. Успел крикнуть: «Лейтенант! Назад! Немцы!» По нас открыли огонь, но во тьме не попали. Пошли другой дорогой, добрались до батальона, где встречает меня комбат, капитан Новиков: «А… Рабинович миде бомбес! Жив курилка! Вовремя ты прибыл. Возьми винтовку у старшины, сейчас в тыл поедешь». – «В какой еще тыл, я же только оттуда?!» – «Пойдем, посмотришь».

Подводит к одному месту, а там стоят три гроба, крышки открыты, в двух лежат офицеры – лейтенанты, а в третьем – мой товарищ Ваня Палец, с котором мы вместе были в одном экипаже еще в маршевой роте. Новиков сказал: «Повезешь хоронить, будешь сопровождать… Все равно ты «безлошадный», в батальоне всего пять танков осталось, для тебя экипажа пока нет». У нас одно время старались всех танкистов хоронить в районе Перемышля, там тыловые службы корпуса, если я не ошибаюсь, создали специальное кладбище для танкистов и мотострелков из 25-го ТК. Поехал, гробы поставили в кузов. По дороге к нам подсадили четырех полячек, три из них с нами разговаривают, а одна молчит, волком смотрит. Спрашиваем у ее подружек: «Что с ней, чем мы ей не понравились?» А полячки нам ответили так, что будто обухом по голове ударили: «Ваши солдаты ее вчера изнасиловали…»

– Вы имеете на своем счету подбитые немецкие танки?

– Да, шесть штук моих наберется. Один на Дукле, два за Калишем, а последние три уже в Германии, когда мы обходили Берлин. Эти последние три танка мне достались, как говорится, малой кровью. Немецкие танки стояли на пустыре, на окраине небольшого города, а мы через городские улицы случайно вышли к ним в тыл.