Борис Орлов - Судьба — солдатская

Валя к канаве не побежала. Она стояла у кузова и, вытаращив налитые слезами глаза, кусала, как ребенок, палец и громко шептала:

— Мама, мамочка…

Петр работал локтями. Пытаясь пробиться к кабине, озверело крикнул:

— Да прыгайте же вы! Расстреляют!..

А в это время по кузову стеганула очередь, другая… Раздался страшный, дикий крик у левого борта. И тут же машина резко дернулась вперед. Старичок в косоворотке, потеряв равновесие, чуть не вылетел за борт, но его удержала женщина… Набирая скорость, полуторка бешено помчалась по освободившемуся шоссе.

— Остановите! Остановите! — кричал, заглушая стоны, Петр, но люди, охваченные ужасом, окаменели, только Варвара Алексеевна, в трудные минуты всегда собранная и спокойная, поняла его и колотила кулаками в матерчатую крышу кабины. Но шофер как не слышал — гнал и гнал.

С того момента, когда Петр выбросил Валю, прошло несколько десятков секунд, может, минута, но ему показалось, что прошли часы, что разделили его с нею версты… Обезумев, он схватился за борт, перенес тело наружу, нащупал ногой крюк для прицепа, оперся на него и, резко толкнув себя руками назад, прыгнул… Подошвы сапог пробороздили по асфальту — ему казалось, что из-под ног летят искры. Тело сигарой пошло вперед… Петр приподнял голову, налитыми кровью глазами смотрел вслед быстро удалявшейся полуторке.

Встал. Покачиваясь, зашагал в обратную сторону. Шел, тупо уставившись в даль дороги, где еще мелькали, то поднимаясь, то падая, темные силуэты вражеских истребителей. Сделав шагов двадцать, остановился. Провел исцарапанной в кровь ладонью по звенящей от ушиба голове и вдруг, сорвавшись с места, побежал.

На шоссе выходили люди. Они пугливо озирались, всматривались в горизонт, все не решаясь подойти к оставленным машинам, повозкам, тележкам, к брошенным узлам, мешкам, чемоданам… Более робкие, если у них вещи были при себе, возвращались в лес и шли на восток болотистой опушкой. Петр всматривался в лица — искал Валю… Он не бежал уже — шел навстречу все сгущающемуся потоку, стараясь отыскать место, где осталась она. Когда идти стало нельзя, Петр выбрался на обочину. Вспомнив о подожженной машине, оглядел шоссе — горела не одна, а четыре… Пошел по самой кромке дороги. У опушки, недалеко от пенька, увидел убитую девушку, и сердце замерло. Медленно-медленно, спустившись с обочины, приближался он к ней. Не Валя… и одета не так… Направился вдоль леса. Пройдя километра два, Петр осознал, что давно миновал то место. Он растерянно посмотрел на идущих по шоссе людей и повернул обратно. Шел, шел и вдруг понял: Валю он потерял, потерял навсегда… Остановился перед трупом девушки. Поглядел на березу, молчаливо свесившую листья. Дрожали коленки. Направился к пеньку. Высокая переросшая трава путалась в ногах, мешая идти. Опустился на пенек, гнилой, с одного края уже изошедший трухою, и вдруг заплакал навзрыд. Заплакал, как плачут в горе женщины. И не было у него стыда за свои слезы. Плакал и все смотрел то на труп, то на беженцев, идущих по дороге. Выплакавшись, поднялся. Как исповедовавшийся перед совестью, стоял, готовый принять на себя все беды, нависшие над Родиной, над этими людьми, угрюмо бредущими на восток.

Рота Холмогорова, не успев убрать из классов слежалое, разбитое до трухи сено, ушла своей дорогой, а на смену ей пришли другие люди — отряд псковского истребительного батальона. Людей в нем было немного, двадцать шесть человек. Все в отряде выглядело проще, чем в армии. При его организации еще в Пскове люди сами разбились на три группы, выбрали каждая себе старшего. Отрядом командовал лейтенант, присланный из штаба погранотряда. На какое время был он прикомандирован, никто не знал. Не знал и сам лейтенант. Обязанности комиссара исполнял Спиридон Ильич Морозов. Райком так распорядился. «У нас у многих сердца слабые. До срока изнашиваемся… — сказал ему один из секретарей, когда Спиридон Ильич заартачился. — У тебя опыт по гражданской есть. Кому же еще быть политической головой отряда?» Одеты были каждый кто в чем пришел и походили на допризывников, сбитых в кучу для прохождения военной подготовки, что практиковалась перед войной (только винтовки были у допризывников деревянные, а у этих настоящие, хотя и послужившие на своем веку предостаточно).

Когда отряд, придя в Вешкино, остановился у школы, председатель колхоза не захотел пускать его в здание.