Борис Орлов - Судьба — солдатская

ПАМЯТИ ОТЦА, НИКОЛАЯ ИВАНОВИЧА

…Человек всегда может больше, чем ему приказывают.

Огромна наша мать-Россия! Изобилие средств ее дорого уже стоило многим народам, посягавшим на ее честь и существование; но не знают еще они всех слоев лавы, покоящихся на дне ее… Еще Россия не подымалась во весь исполинский рост свой — и горе ее неприятелям, если она когда-нибудь подымется!

В роте готовились к увольнению. У тумбочек, в проходах между двухъярусными железными койками и у стола возле дневального, как говорится, шла работа: бойцы и младшие командиры подшивали подворотнички, искали на полках в тумбочках гуталин, чтобы до блеска начистить крепкие яловые сапоги со стальными дугообразными подковами…

Возле младшего сержанта Чеботарева, который уже привел себя в порядок, убрал сапожный крем, иголку с нитками и собирал разложенные по хорошо заправленной койке запасные подворотнички, остановился старшина роты Шестунин, не узкий в плечах, рослый, еще не потерявший стройности сверхсрочник. Он недовольно поглядел на Чеботарева. Тот выпрямился и замер по стойке «смирно».

— Пример подаете бойцам? — укорил его старшина. — Или забыли, что на койку класть ничего нельзя? — И направился дальше.

Чеботарев расправил подворотнички. Обругал себя: «Болван!» Мелькнуло: «Вот лишил бы увольнения!..»

Он оглядел казарму — искал своего друга, сержанта Федора Зоммера. Того нигде не было. Чеботарев сунул подворотнички на верхнюю полку в тумбочку и захлопнул дверцу. Обрадовался — все-таки старшина ограничился только замечанием. На скуластом волевом лице Чеботарева появилась улыбка. Мысленно он выговаривал Зоммеру: «Пропал, и след простыл… А вот лишил бы меня старшина увольнительной?.. И твои смотрины накрылись бы… Да и моя Валюша за свою подружку не простила бы нам. Не знаю, что и подумала бы — обманщиками еще назвала бы». Вспомнив, что в письме, которое отправил Вале неделю назад, просил ждать его возле ворот в расположение части, подошел к окну. Высунувшись из него, Чеботарев долго смотрел вдоль улицы, на людей, проходивших мимо ворот. Потом спохватился: «Разве она в такую рань появится? Дай бог, подошла бы к четырем часам, как просил, а то опоздает на полчаса опять и скажет: «На работе дел невпроворот». А какие дела в райкоме комсомола в субботу?! Ясно, девичьи замашки — прийти не первой на свидание. И ничего с них не возьмешь, так уж принято».

Чеботарев оттолкнулся локтями от подоконника и встал. Снова оглядел казарму. Зоммер не появлялся. Тогда он вышел на крыльцо, окинул залитый горячими лучами июньского солнца двор — с конюшнями, плацем, сиренью вдоль высокого дощатого забора, над которым тянулась в три нити колючая проволока.

Друг оказался на спортивной площадке. Стройный и крепкий Зоммер, раздевшись по пояс, работал с пудовой гирей. «Вот ты где, шельма!» — улыбнулся Чеботарев и, спустившись с крыльца, пошел к Зоммеру.

Тот играл гирей, как жонглер. Он то подкидывал ее и, выпуская из руки, перехватывал на лету другой, то начинал медленно выжимать.

Чеботарев на ходу снял гимнастерку и майку, подойдя к другу, ворчливо бросил:

— Когда же эта чертова жара спадет? — и обхватил дужку стоявшей рядом гири, такой же, как у Зоммера. — Значит, поиграем, Федь? — весело проговорил он и стал поднимать гирю, а потом выжал ее — совсем легко, как пушинку.

Зоммер даже позавидовал ему.

— Посмотришь на тебя со стороны, Петр, — шутливо сказал он, — ты как медведь: весь в жиру и лени. А когда увидишь тебя, например, с гирей или со штангой… тогда начинаешь понимать, что такому не попадайся: все ребра переломает, если разозлишь.

— А ты не зли, — продолжая играть гирей, простодушно рассмеялся Петр.

Зоммер знал, что Чеботарев не обидчив, и не унимался:

— Если бы ты, как я, постоянно тренировался на снарядах, то был бы вообще… Каждая мышца была бы видна у тебя, только бы на тебе медикам анатомию мышц изучать.