Борис Орлов - Судьба — солдатская

Солдаты уже построились.

Надвигающаяся туча не выходила из головы Чеботарева. Он то и дело поглядывал поверх крыши, ощерившейся обветренной щепой стрехи, на небо и все ждал, когда появится гребень тучи — из-за угла здания был уж виден ее край, быстро растущий, расходящийся, охватывающий небосклон над лесом. И почему-то уже хотелось, чтобы она, туча, свернула в сторону. Но она росла. Вот показалась и ее вершина… А Холмогоров вел себя так, будто и не замечал этого. Он спокойно объяснял командирам взводов задачу, то и дело тыкал коротким пальцем в развернутую карту…

Раздался первый раскат грома — где-то совсем рядом, над лесом, за школой. От его гула, почудилось Чеботареву, вздрогнула напоенная теплом земля. И в глазах Петра эта туча выросла вдруг в жуткое сказочное чудовище. И это чудовище, показалось ему, сейчас, через несколько минут, закроет собою все небо и напустит на людей мор, мрак, вбирая в свою кровожадную утробу все живое, чувствующее, понимающее… В это время Шестунин привычно крикнул:

— Ро-ота-а, смир-р-рна-а! Р-равнение на-а сре-ди-и-ну-у! — И, повернувшись кругом, побежал вперевалку к Холмогорову, который, поставив командирам задачу, уже говорил с Буровым.

Чеботарев вышел из школы. Посматривая, как докладывает старшина, не переставал следить за тучей.

Стих ветер. Не вздрагивала больше пыльная, побуревшая листва осинки напротив окна, мертвенно белели ромашки на клумбе, висела в немой предгрозовой тишине неторопливая, но твердая, чеканная шестунинская поступь.

Холмогоров, выслушав рапорт Шестунина, скомандовал «Вольно». И в это время — будто раскололось на кусочки небо! — сухой, горячий воздух совсем рядом сотрясли резкие, оглушительные раскаты. Команда старшины потонула в них, не дойдя до строя.

Командир роты смотрел на разбухший чернотой запад. Вспышки молний сверкали совсем близко, уже над кладбищем. Холмогоров полез в нагрудный карман гимнастерки, извлек оттуда кировские часы.

— Черт возьми! — поглядев на стрелки часов, выругался Холмогоров и сказал Бурову спокойно, словно между прочим: — Переждем? Или нет? Ведь и фашисты не пойдут никуда в такую погоду?

— Что мы, глиняные?! — серьезно ответил политрук. — Не размокнем, а время сработает на нас: фашисты-то уж наверняка отсиживаться будут там.

Холмогоров оглядел роту. Снова посмотрел на тучу. Потрогал зачем-то кобуру.

— В общем… правильно. Строимся вот долго еще. Быстрее надо.

Рота двинулась по дороге. Огибала кладбище. Все на ходу готовили плащ-палатки. То, что идут дружно, Чеботарева успокаивало. И он уж не так тревожно смотрел роте вслед.

Раскатисто гремел гром. Рванул ветер, поднимая с земли пыль, мусор… Зазвенели, как тонкое листовое железо, стекла окон; росшие у шоссе перед школой молодые березки пригибались… Завыл нервно и тягуче провод, протянутый к школе. Все учащаясь, с дробным металлическим стуком шлепались дождевые капли. Темнело…

Рота не дошла еще до шоссе, когда с неба, как из ведра, обрушился ливень, и почти тут же, больно ударяя по телу, захлестал град. И не то чтобы прохлада, какой-то сырой, угнетающий холод окутал Петра, и он, полупромокший уже, бросился на крыльцо, под навес. Перепрыгнув через ступеньку, к двери, еще раз посмотрел на роту.

Рота выходила на шоссе. Все шли, накрывшись плащ-палатками. Холмогоров, махая рукой идущему впереди Шестунину, что-то кричал. Шестунин, повернувшись на его крик, выскочил из строя и отдал команду. Рота как ошалелая рывком бросилась вперед…

Чеботарев вбежал в школу.

Курочкин кричал от дальней по коридору двери:

— Младший сержант, закрой окна в своем классе!

Чеботарев бросился к себе во взвод. Увидел там вихляющие на петлях створки. Кинулся закрывать их. По рукам хлестали косые, туго натянутые дождевые струи, ударяли градины.

Стало еще темнее. За белесой стеной из воды и града не было видно леса. У рябины на лужайке под окнами град сбивал листья, ветер гнул, надламывая, ветки; крупные, с голубиное яйцо, ледяшки с силой били о землю, покрывая ее холодной, смешанной с грязью и сором рыхлой серой массой. Старое, построенное еще прадедами здание сотрясалось, и чудилось, вот-вот развалится. Но какая-то сила помогала ему все это выдерживать — жить.

За спиной Петра что-то зашипело. Он даже подумал было, не рушится ли стена, но тут же в хаосе звуков уловил знакомые слова, с которых начинались сводки о военных действиях. Из черной тарелки репродуктора на стене в коридоре неслось: «пррр… должали развивать наступл… Шауляйском… Бродском направ… Все атаки противника… направлении отбиты с большими… него потерями. Контрударами наших механизированных… разгромлены танковые части противника и полностью уничтожены… мотополк пехоты… Немцы спускают по пять — десять парашютистов в форме советской милиции для уничтожения связи… В тылу наших армий созданы истребительные батальоны для уничтожения диверсантов-парашютистов. Руководство истребительными батальон…»