Борис Орлов - Судьба — солдатская

— А Тельман? А коммунисты? — не унималась Валя, ошеломленная мыслями, которых никогда раньше не слышала от отца. — Они вот идут в концлагеря… а в братьев по классу стрелять их не заставишь. Не заставишь!

Спиридон Ильич вышел из-за стола. Соня пыталась затянуть «Тамару», но ее никто не поддержал.

— Коммунисты… — заложив за спину руки, заговорил наконец Валин отец. — Вот ты про что… Умница… Но ты знаешь, когда коммунисты — сила? Когда с ними народ. А Гитлер и Геббельсы там разные сумели устрашить народные массы, а компартию загнали в подполье, и она оказалась от основной части народа изолированной, а народ, получилось, остался без ее идейного и организационного руководства. Больше, гитлеровская пропаганда разными посулами да обманом, подачками как бы переманила отсталую часть народа на свою сторону. Вот оно все как обстоит. — Спиридон Ильич снова сел, взял вилку и, начав есть винегрет, добавил: — Вот когда отрезвеет немецкий народ от геббельсовской пропаганды, тогда уж он воздаст нацистам за все, что они с ним сделали, — и смолк.

Установилось тягостное молчание. Стараясь примирить обе стороны, Зоммер, неторопливо подбирая слова, негромко сказал:

— Вообще-то, этот вопрос сложный. Что говорить! Гитлер оболванил народ — это ясно. Но немало в народе осталось и честных немцев. Мне, как их соплеменнику, вдвойне горестно сознавать трагедию немцев. Даже порой непонятно, как это немцы, такой деловой и умный народ, оказались в руках отребья человечества, изуверов, палачей.

Зоммер горько усмехнулся, встал, поднял стакан с вином и, задумавшись о чем-то, предложил выпить каждому «за свое».

Петр не знал, за что пил Федор. Сам же он выпил за любовь, за Валю. Выпил и стал у раскрытого окна.

День был по-весеннему теплый. Солнце преображало мир: оно грело измерзшуюся за долгую зиму землю, отдавая ей свое тепло, чтобы она, в свою очередь, передала его через плоды, через урожай людям. Набирала цвет яблоня. Подсыхали грядки. В ленивой неге отражалось в речке Запсковье…

Красивый был этот день — Первое мая! Да и не только он — вся жизнь, находящаяся сейчас там, по ту сторону роковой черты, которой перере́зала судьбы людей начавшаяся война, представилась Чеботареву сплошным потоком счастья. Но ему и теперь, когда война уже шла, казалось еще, что оно, счастье, все-таки не оставит человека.

Пока бойцы и младшие командиры свертывали ротное имущество, получали все, что следовало получить, в клубе со средними и старшими командирами полка было проведено совещание.

Грузный, в летах уже командир полка изложил густым, в меру сильным голосом обстановку, сложившуюся на границе. Он говорил о том, что фашистская Германия, нарушив пакт, вероломно напала на нашу страну, о том, что у нас хватит сил и энергии нанести ей сокрушительный, беспощадный удар. Полковник сообщил и о том, что по всей стране сейчас идут митинги и советский народ, как один человек, клянется в верности своему Отечеству, своей родной Коммунистической партии и ее вождю товарищу Сталину и готов взять в руки оружие и вместе со своей славной Красной Армией встать на защиту социалистических завоеваний, не жалея ни крови, ни жизни.

Об обстановке на границе, кроме того, что передали из корпуса, полковник ничего не знал. Поэтому он сказал далее о задаче, которую должен выполнять полк на ближайшее время. Батальон Похлебкина рассредоточивался поротно в деревнях севернее и северо-восточнее Пскова — полковник провел пальцем по висевшей карте-двухверстке, указав район рассредоточения, — а все остальные подразделения должны были занять позиции по Рижскому шоссе в районе Псковского укрепленного района (УР).

Выступил и комиссар полка. Он больше касался морали, долга, ответственности каждого перед народом, перед партией и правительством, перед идеями, за которые наши отцы и деды проливали кровь в классовых битвах. А завершил он свое выступление таким образом:

— Надо личным примером, выдержкой, спокойствием укреплять боевой дух красноармейцев. В мирное время, знаете, полк был не на плохом счету. Значит, задачу выполнить можем. — Он поднял глаза, передохнул, обвел всех взглядом, в котором были и мудрость старого человека, и суровость бойца, и отцовская доброта. — Война — это испытание нашей закалки, нашего мужества, нашей верности, нашего умения воевать… а учиться воевать время у нас было, и кое-чему мы научились… Не спасуем, думаю. — И сурово: — На это и нацеливать личный состав. — Комиссар посмотрел на командира полка, проговорил: — С политсоставом на эту тему я буду еще беседовать. Собрания проведем — партийные, комсомольские. Митинг… — и отошел в сторону, дав понять, что у него все.