Борис Орлов - Судьба — солдатская

Получив пулемет, Петр долго ворочал его в руках. Чем-то близким, родным повеяло из прошлого — вся будничная солдатская жизнь промелькнула перед глазами, вспомнились довоенные учения, после которых не раз хвалили Петра за смекалку и умение, за меткую стрельбу по мишени… Похлопав пулемет по прикладу, как старого, закадычного друга, Петр, не умея скрыть чувства, с восхищением сказал:

— Хорош! Новый еще.

До обеда, уговорив Момойкина быть у него вторым номером, Чеботарев возился с пулеметом: разбирал его, чистил, смазывал, а собрав, долго проверял спуск — прилаживался. Они вдвоем перебрали в дисках патроны. Начавшийся дождь загнал их в палатку. Вели пустячные разговоры. После ужина Петр уснул. Когда утром проснулся, то возле Георгия Николаевича, спавшего на спине, увидел бойца, которого Пнев посылал искать лужан. Он спал, похрапывая, подложив под щеку ладонь. Имя у него было Семен, но в отряде звали его Разведчиком.

О палатку снаружи били частые дождевые капли, стенки ее поводило ветром. В полуоткрытый вход несло холодом и сыростью.

Через сутки, когда дождь перестал, Пнев повел отряд на операцию. Замысел у него был простой: оседлать дорогу Луга — Ляды и ждать врага. Авось появится обоз или машины — немцы в эти дни начали свозить из деревень хлеб, картофель…

Облака плыли разорванные, низкие. Изредка через хвою виднелось поднимающееся осеннее солнце. Пробирал озноб.

Разбитый на семь групп, отряд залег в кустарнике вдоль дороги. Растянулись почти на километр. От колеи отделяла их заросшая, заболоченная мелкая канава. Фланги отряда уперлись в болота — не обойдешь, если и захочешь.

Лежать было сыро и холодно. Впереди, за дорогой, полосой протянулось поле со снопами ржи. За полем проглядывала сквозь редкий лесок деревушка. От нее, чуть изгибаясь, бежал проселок. Чеботарев и Момойкин лежали как раз против того места, где проселок, забрав чуть левее, выходил на дорогу. Семен-разведчик — он был старшим группы, в которую входил Чеботарев, — как прилег за кочку, так и лежал, утопив в ее мшистой мягкости цевье немецкого автомата. Петр изредка косил на Семена глаза. Разглядывал его обшарпанную светло-серую шляпу, наползшую на невысокий лоб: широкими полями она закрыла маленькие юркие глаза, и оставались видны только прямой длинный нос да растянутые до ушей губы. Смотрел на его высокие болотные сапоги. Думал: «Да, нашел-таки лужан, установил связь. Молодец!».

Когда солнце поднялось повыше, Семен извлек из-за пазухи четыре лимонки. Положив их перед собой, повернулся всем туловищем к Егору.

— Вот, — заговорил он, видно подытоживая какую-то мысль, — представьте, пока нас не было здесь, они тут ездили, а как появились… как в воду канули. Носом они, что ли, чувствуют нас?

— Раненько еще, — вставил Момойкин. — Подожди, они сейчас просыпаются — проснутся, нагрузят машины и поедут. — И полюбопытствовал, уставив на Семена будто испуганные глаза: — Как тебе удалось лужан-то найти?

— Была бы охота, — сказал тихо Семен.

Петр вдруг увидел: из деревушки к снопам выползают три машины. Сбоку шло немного немцев. Они гнали перед собой мужиков и баб.

Партизаны замерли. Следили за машинами, которые, не съезжая с проселка, остановились.

Немцы, помахивая на крестьян, заставили их сносить снопы к машинам и складывать в кузова.

— Трудная обстановочка сложилась, — поглядывая на поле, сказал Чеботарев и приложился к пулемету, прицеливаясь в гитлеровцев. Конечно, далековато, но можно было и отсюда ударить наверняка.

— Кабы к нам в лесок кто из них не вздумал прогуляться — обнаружит, — беспокоился Момойкин.

— Не волнуйся, они леса боятся как черт ладана, — бросил уверенно Семен.

Когда машины нагрузили, справа, где находился Пнев, показался, выползая из-за поворота, обоз — подвод так с пятнадцать. Низкие грудастые битюги тянули тяжелые фургоны с мешками.

Семен заволновался по-настоящему. Откроет ли по ним огонь Пнев? Станет ли он ждать, когда выползут с поля на дорогу машины?

Чеботарев, поглядев на соседнюю кочку, перебросил туда пулемет. Вдавливая в землю сошки, обратил внимание на Непостоянного Начпрода, который лежал за сваленным бурей деревом, трухлявым, поросшим сверху мохом, и посматривал, добродушно настроенный, в сторону обоза. Пухлые губы его напряженно сжались. Ветер шевелил на голове кольцами вьющиеся густые темные волосы — он всегда ходил без головного убора.

Вдруг Непостоянный Начпрод, ни к кому не обращаясь, сказал: