Иван Охлобыстин - Песни созвездия Гончих Псов (сборник)

– Маленькая?! – кокетливо взглянула на него Алла.

– От такая! Бутончик! – показал на пальцах писатель, многозначительно улыбнулся и шепотом напел ей на ушко отрывок из популярной песни: «…Ты дарила мне розы, розы пахли полынью…»

Ночь застала Петра Николаевича и Бориса в той же обстановке, разве что от бутылки осталась одна пятая.

– Может, стихи почитаем? – вопрошал дорожник. – У меня от Баха твоего мурашки по телу. Как в колумбарии празднуем!

– С превеликим удовольствием! – заверил его хозяин квартиры, вытащил из-за батареи тонкую брошюру и открыл страницу с загнутым углом. – «История – всегда история болезней/ И их закономерного финала./ Танцует Мотылек над бездной./ Ему все мало».

– Какие слова! А какие слова! – трогательно положил ему на плечо голову Борис и полюбопытствовал: – Поэт сидит?

– Сидит, – подтвердил физик. – Все, как положено, – по всей строгости…

– Настоящий поэт должен сидеть, – важно заключил приятель, разливая по рюмкам водку. – Если ты поэт – будь любезен сидеть!

– Не обобщай. Этот сидит по экономической, – попросил его Петр Николаевич и предложил, указывая на остатки самогона: – Давай на опохмел оставим?

Фары принадлежали мотоциклу Аркаши, на котором он пытался объехать группу молодых людей, преграждающих ему путь.

– Ну ребята! – сокрушался он. – Хватит уже?! Мне до полуночи в «Красном Луче» уже быть, а это двадцать кило!

– Тут понимаешь, какое дело, – выступил от всей компании высокий парень в кожаной куртке, – у троих наших пацанов завтра поликлиника от автошколы. Тару мы в аптеке купили. Деньги есть.

– С ума сошли?! – возмутился Аркаша. – Я не хочу. Приходили бы в сервис! Есть специальные дни. С двенадцати до двух. Я с утра шесть бутылок «боржома» выпиваю.

– «Боржома» не было, мы «Ессентуки» взяли, – сообщил парень в кожаной куртке.

– Тяжело! – огорченно крякнул Аркаша. – В «Ессентуках» соли!

– Ты тоже пойми нас, – миролюбиво продолжил его собеседник, – у нас выхода ноль!

– А если «нет»? – поинтересовался Аркаша.

– Думать не хочется, – заверил его парень и протянул раскрытую ладонь. – Моя фамилия Воропаев. Помнишь, надеюсь?

– Помню. Где произведем разлив? – смирился Аркаша.

– Можно за клубом, – предложил Воропаев. – А пока там все укладывается, музыку послушаем.

Аркаше оставалось только горько вздохнуть.

Бедный парень надеялся именно сегодня признаться Эмилии – дочери главного бухгалтера колхоза «Красный Луч» – в любви и выразить надежду, что она его дождется из армии, куда он шел по зову сердца и протекции дяди – начальника хозяйственной службы всего округа.

Эмилия была сама нежность и чистота. Каждый раз, когда Аркадий брал ее за руку, ему хотелось немедленно стать Моисеем и увести девушку минимум на сорок лет в пустыню, без воды и компаса.

Но и ссориться с Воропаевым ему тоже не хотелось. Тем более, что он доподлинно знал, что Воропаев замешан в каких-то преступлениях. Во всяком случае, папа Аркаши не советовал ему играть с Воропаевым еще в детском саду. Хотя папа мог быть и не объективен – когда-то в юности он ухаживал за еще незамужней мамой Воропаева, а папа Воропаева грубо увел ее прямо из-под носа. Потом бросил ее с ребенком. Но не брать же с ребенком от Воропаева?! И папа женился на маме Аркаши.

Обо всем этом Аркаша, разумеется, не стал рассказывать Воропаеву и просто аккуратно припарковал мотоцикл у клуба, а сам с шестью бутылками «Ессентуков» сел на лавочку у служебного входа. Воропаев расположился рядом и, глядя на блуждающие по площадке группы молодежи, философски констатировал:

– Наши предки-арийцы знали что-то главное, но потом пришли жиды, и предки все забыли.

– Можно у жидов спросить, что забыли предки-арийцы, – простодушно предложил Аркаша. – Жиды все помнят.

– Так не скажут ведь! – горько вздохнул Воропаев.

– Я бы сказал, но я не знаю, – развел руками еврейский юноша.

– Вот же сволочь! – сокрушался утром Петр Николаевич, потрясая пустой бутылкой. – Как же так, Борис?!

Но делать было нечего, и после аскетических гигиенических процедур он выбрался на улицу и побрел вдоль бордюра куда глаза глядят.

Город к этому времени проснулся. Мимо Петра Николаевича то и дело пробегали галдящие кадеты – видимо, в старом училище на соседней улице началась большая перемена. Дважды мимо медленно проехал полицейский патруль. Улицу пересекла телега с молочными бидонами, запряженная рыжим мерином. На бидонах сидел мрачный старик с авраамической бородой до пояса. Старик отстраненно смотрел в пространство перед собой и время от времени лениво трусил вожжами, подавая знак мерину, что он не спит. Лишь проезжая мимо газетного ларька у магазина «Обувь», старик очнулся и крикнул кому-то невидимому внутри: