Игорь Редин - Синий роман

Его хозяином был зубной техник Александр Рейган. Я так и не успел выяснить, являлся ли он родственником бывшему президенту Соединённых Штатов Америки или просто это у него кличка такая.

Пришёл злой, назойливый, как ночные комары (кошмар!!!) и невоспитанный мусор с фигурой отставного тренажёра из фитнес клуба "Bods-R-Us" и обломал нам такую попойку, что негодование своё я могу обозначить только восклицательным знаком! Этот паразит достал из своей малозначительной кобуры саблю-раскладушку и стал мне её показывать, то есть угрожать. Мои собутыльники куда-то испарились. Может быть, испугались, а, может, просто побежали за водкой. Слова липкие, как слёзы папоротника в ночь на Ивана Купала, забирались в мои уши и только после этого заставляли обращать на себя внимание:

– Тебе обязательно надо почитать Джойса, – он, словно Чапаев, взмахнул однорукой саблей.

– Я его и так почитаю, – чудом увернулся я.

– Я имею в виду, – новый замах, – ты должен его прочесть.

– А я его читал, – угроза оказалась мнимой.

– Ну, и как он тебе? – после перекура длиной в жизнь, поинтересовался мой оппонент и вновь обнажил свой перочинный мачете.

– Первые полсотни страниц я съел с удовольствием, а потом аппетит пропал.

– Но ты же ведь пишешь?

– Пытаюсь.

– Тогда тебе обязательно надо прочесть Джойса, – мы вернулись к тому, с чего начинали, – можешь даже брать у него предложения, а лучше целые абзацы, – это полный абзац, – переставлять слова местами и…

– Так ты предлагаешь мне заняться плагиатом в извращённой форме, – какой же я догадливый, – или, говоря иначе, обворовывая Джойса, ещё и в анальное отверстие его иметь, – я отнял у него саблю, трахнул эфесом по его бестолковой башке (а во лбу звезда горит!) и гордо удалился в непроглядную ночь солнечного города.

На солнце блестел девственно-грязный снег.

Блюститель порядка нисколько на меня не обиделся. Напротив, он превратился в женщину (не очень красивую. Ну, уж какая есть) и предложил мне сделать минет. Сначала я хотел отказаться, а потом подумал: когда ещё выдастся такой случай – отвафлить мента? И согласился.

Кончал я бурно, долго и нудно. Где-то, метрах в пяти от меня, возилась с моим концом не очень красивая дама в милицейской фуражке. Вообще-то размеры моего маленького Редина самые обычные, и пять метров – это всего лишь литературная вольность, заключённая в жидкую реальность сна. Но слово не воробей… И теперь я со страхом подумываю о пластической операции по укорачиванию своих гениталий. С Новым Годом. С новым счастьем.

Я проснулся в полдень первого января не очень тверёзый, не очень целый, очень больной, но счастливый, как Золушка, с прискорбием узнавшая (но душа – её не обманешь – поёт!), что она вдруг, освободившись от назойливой опеки своей мачехи, стала сиротой.

Всё-таки волшебство существует, а чудеса – это привилегия не только сказок. И новогодняя ночь – прямое тому доказательство.

Необходимость в операции отпала вместе с её предметом. В моём паху вместо пяти метров шлангообразной плоти находилось около двадцати сантиметров стоящего новогоднего чуда. У меня опять был мой любимый и такой знакомый размерчик.

Проверив (в ручную) на вшивость прочность моего агрегата – работает, как хорошие швейцарские часы и с опозданием всего на каких-то полминуты – я, удовлетворённый, но не побеждённый, покинул туалет.

Из туалета я пошёл в ванную, а оттуда – в запой. В нём тихо, спокойно и хорошо. Одно плохо – там нет Кати. И даже изредка появляющееся лицо Алика – гидрологичный контрреволюционер, подпоясанный звенящей струной ми от гитары бас – не спасало положения. А без любимого человека и запой не такой, и нирвана – всего лишь трамвайные рельсы, ведущие в сансару.

Я третьи сутки трясся в трамвае № 5; маршрут: Спартак-Ливадия. Иногда я доставал газетный обрывок и перечитывал понравившееся мне трёхстишие. От этого в трамвае становилось теплей и немного уютнее. Услужливый вагоновожатый неоднократно предлагал мне опохмелиться, но – без любимого человека и запой не такой, и нирвана только сансара – я всякий раз вежливо отказывался.

Холодный (пар на окнах и изморозь изо рта), но гостеприимный трамвай – рельсы, словно лыжи – я покинул в ночь под Рождество в заснеженной степи, недалеко от станции "Диканька". Он, прощаясь со мной, то ли грустно, то ли лениво звякнул в свой рождественский трамвайный колокольчик и укатил по несуществующей лыжне за чудесами. А я, сжимая подмышкой мистическую повесть Гоголя "Вий" ("поднимите мне веки, раздвиньте мне ягодицы"), пешком по снежной целине направился домой. Извилист, но совсем не труден путь в нирвану.