Игорь Редин - Синий роман

За несколько часов до этого по квартирам бегали предприимчивые дети и за сладости продавали своё бессмертное рождественское искусство.

А встрял ли я

Без мыла? Похоже, это так.

Австралия

На глобусе похожа на пятак.

Колядки утратили своё первостепенное значение и теперь больше похожи на попрошайничество, нежели на ту сказку Гоголя, близ которой я расстался с трамваеобразным врачевателем души трепещущей своей.

Некоторые просители читают стихи и пытаются петь песни. Получается у них отвратительно, но они работают, в отличие от большинства (те просто ограничиваются заявлением: "Сеем, сеем, посеваем…", при этом норовят намусорить просом у вас в прихожей и, довольные проделанной работой, ждут рождественских подарков). В лучшем случае, набирается у них небольшой пакет конфет, два-три яблока и денег не больше доллара.

Денис, старший сын моей сестры, пошёл, словно Ленин, иным путём. Он просто спел дуэтом со своим пьяным дедом песню о Щорсе (два раза), за что и получил двадцать гривен.

Я слушал рождественскую песню о лысом командире и думал: почему зимой меня посещают мысли исключительно о лете.

«Не убий». С недавних пор я следую этой истине неукоснительно, и не убиваю не только людей, но и разных тварей. Разными тварями были все, кто умел ходить, прыгать, летать и ползать.

Улика. Улитка не может её не оставлять.

Она ползла по раскалённому асфальту, и оставляемая ею, влажная серебристая полоска становилась сухой. Мгновенно.

Какого её занесло на мягкое покрывало трассы никто не знал. И вот теперь приходилось ей лавировать между колёсами больших грузовых и маленьких легковых автомобилей. Слалом. Спорт, как жизнь. Ради жизни. Стоит лишь на мгновение зазеваться, и ты становишься частью асфальта или шин. Или того и другого. И ничего, кроме сухой серебристой полоски, от тебя не останется. Да и та проживёт недолго. До первого дождя.

Я давил на акселератор газа. Я торопился. Меня ждал беспечный ветер Парижа. В лице Кати. Катя на Париж не похожа, но Париж, как две капли воды, похож на неё. У него тоже длинные, тяжёлые чёрные волосы и глаза – цветы цвета болота в обрамлении пышных ресниц. Я предвкушал музыку встречи с любимым человеком. Я торопился. Я давил на акселератор газа.

Из приёмника звучал хит этого лета – "Hotel California" на калмыцком языке. Немилосердно палило солнце. Не успел я от него прикурить, как внезапно попал в тень. Как будто кто-то взял и озорства ради выключил светило. Мне не светило ничего хорошего. На меня со скоростью 80 миль в час надвигался огромный – в половину неба – рекламный щит. Какая-то туристическая фирма настойчиво предлагала мне посетить пятую сторону света.

Улитка. Я заметил её в самый последний момент. Она чудом вывернулась из-под заднего колеса впереди идущего "мерса" для того, чтобы попасть под моё правое. Тормозить было бесполезно. Вывернув руль влево, я, спасая жизнь перепуганной твари, понёсся навстречу приключениям в виде потока машин, идущих по встречной полосе.

Итог налицо: я в гипсе, а Кортасар в шоколаде, потому что он описал в своём "Южном шоссе" великолепную автомобильную пробку, созданную мною, благодаря улитке, которая закончила свою жизнь на блюде в одном из придорожных ресторанов Франции.

Отец Марины – дед Дениса – попросил купить ему кефира или сметаны, а если не будет ни того, ни другого, бутылку пива. Марина рассмеялась. Папа заплакал. Так и живём. Смех сквозь слёзы.

Ночь прилипла к оконному стеклу так сильно, что её нос – греческий профиль – сплюснулся и стал похож на пятачок поросёнка. Пришёл Алик, сказал: «Христос воскрес» и сразу ушёл за красным портвейном – дёшево и сердито. Босая Луна строила мне рожи похожие на задницу – одна забавнее другой – и освещала его недалёкий путь.

Вернулся Алик довольно быстро, и пока он возился с пробкой, я решил провести с ним ликбез на тему теософии:

– "Христос воскрес" надо говорить на Пасху.

– Ты чё, за лоха меня держишь?

– А кто тебя знает? – я поставил стаканы в радиус действия бутылки, – Хватило же у тебя извращённого чувства юмора сказать "Христос воскрес" в Рождество.

– Да, богохульством попахивает, – это было отнюдь не признанием вины. Простая констатация факта.

– Я бы сказал: разит, – данное высказывание он пропустил мимо ушей – верное решение – и наполнил стаканы.

– Сегодня нам сам бог велел пить красное вино, – сказано это было, как тост. Я только заметил:

– Что мы и делаем, – и мы выпили.