Чак Паланик - Ссудный день [litres]

Сделав из бульбулятора вдох, Феликс пожал плечами. Генетическое тестирование он еще не проходил и пока не забивал этим голову. Сначала надо было закрыть вопрос с объявлением ориентации.

А Бинг продолжал распинаться о том, что «убийство есть убийство». Что это величайшая победа. Видеть, как из врагов летят кишки. Слышать, как враги умолкают навсегда. Знать, что они тебе более не страшны. Это конец всех твоих страхов. Это подтверждение, что ты больше не будешь рабом. Бинг столько раз выступал с этой речью – у барной стойки, со сцены, с кафедры… Он превратился в живое ископаемое.

«Сильно укуренное ископаемое», – подумал Феликс и чуть не заржал.

– Удаление человека из человека, – вещал Бинг, – превращение его в простое мясо – это как фокус, только безо всяких иллюзий. Понимаешь? – Он закашлялся, поперхнувшись дымом. – А не это ли называется чудом?

Феликс страстно закивал. Ему очень хотелось выложить Бингу всю правду. По укурке ему казалось, что друг его поймет, ведь наверняка он сам скрывает гетеросексуальную ориентацию.

– У меня к тебе просьба. Ты заходи к маме моей иногда. Типа на Рождество и все такое. Ну, чтобы ей было не так одиноко.

Бинг отмахнулся, набивая чашу.

– Да брось, не переживай. У нее жена есть. И ребенок скоро будет.

Феликс ждал, пока он раскурит, думая, что расклад выходит идеальный. Очевидно, Бинг такой же беженец. Феликс может спокойно объявить ориентацию и уехать, доверив ему мать. Конечно, отец тоже будет где-то рядом, однако ему лишний раз встречаться с тайной женой рискованно. Еще, конечно, есть Лакомая, но она, считай, чужая тетка. А Бинг, его лучший друг, в случае чего присмотрит за матерью, все-таки она не молодеет…

Забурлил шнапс, чаша вспыхнула оранжевым светом.

Феликс оглянулся на окна. Весь дом спал, свет горел только высоко в его квартире. Значит, мать одна в кухне сидит…

– Пойми меня правильно… – начал он. – Мы ведь с тобой друзья?

Бинг надул грудь, вдыхая дым. Красными глазами он посмотрел на Феликса и кивнул.

– Я знаю, почему ты здесь, в Гейсии, – объявил Феликс.

Бинг молчал, держа в легких дым, и лишь склонил голову набок.

– Ты как мои родоки. Отец у меня черный, вот они с мамой оба сюда и переехали, чтобы встречаться потихоньку…

Весь дым разом вырвался изо рта Бинга одним гигантским выхлопом:

– Что?!

Феликс понял, что облажался.

Бинг сверлил его ненавидящим взглядом, отставив бульбулятор.

– Что ты сейчас сказал?! – проревел он в полный голос.

На темной стене вспыхнуло окно, за ним другое. Феликс замахал руками, пытаясь успокоить друга.

– Ничего! Пошутил я!

– А Лакомая знает? – Бинг моргнул, осененный догадкой. – Или она такая же?!

Феликс видел перед собой прежнего Бинга – способного с винтовкой у плеча безжалостно косить всех, кого считает врагом. Освещенных окон над головой становилось все больше. Люди могли услышать. Сверху кто-то крикнул: «Спать не мешайте!»

Феликс бросился на Бинга. Накрыл ему рот ладонью, зашептал:

– Не надо, пожалуйста!

Они покатились по грязному асфальту среди бычков и бутылочных крышек. Бинг драл руку Феликса ногтями, царапал ему лицо и шею, но Феликс держал крепко, повторяя:

– Не надо!

Они боролись, гулко молотя ногами по мусорным бакам, а сверху на них со всех сторон орали. Бинг дубасил Феликса кулаком по голове, вломил ему между глаз так, что у Феликса хлынуло из носа, и во рту разлился вкус соли и мятного шнапса. Бинг орал ему в ладонь и бил кулаками по ребрам, коленями в солнечное сплетение.

Уже во многих окнах горел свет. Высоко под крышей Феликс видел силуэт матери, которая выглядывала из кухонного окна.

Бинг впился ему в ладонь зубами, и Феликс отдернул руку.

В ночной тишине голос Бинга разнесся по всей округе:

– Натуралы! Натуралы!

И тогда окровавленные пальцы Феликса нащупали трубку бульбулятора, ухватились покрепче и нанесли удар. Зазвенело стекло, и Бинг умолк. Брызги крови и шнапса разлетелись во все стороны.

Тело Бинга обмякло и навзничь завалилось на асфальт. Человек был удален из человека, осталось простое мясо. Где-то уже нарастал вой полицейских сирен. Феликс наслушался рассказов достаточно, чтобы понять: единственный его друг мертв.

Хуже, чем мертв – он наврал.

Убийство не принесло Феликсу никакого удовольствия.

Когда Ник наткнулся на первую коробку, он не удивился. Коробка стояла посреди Саут-Ист-Йэмхилл-стрит, между сорок вторым и сорок третьим домом. Прямо по Толботту.