Юнас Бенгтсон - Письма Амины

Мы садимся на скамейку возле лотка с мороженым, с видом на три обезьяньи клетки. В одной клетке — гиббоны, в другой — беличьи обезьяны, а в последней — шимпанзе. Большие обезьяньи клетки с бортиком, чтобы не свалиться. Анна, как по волшебству, выуживает из кожаного пальто бутылку белого и штопор, понятия не имею, как она сумела их спрятать. Мы пьем из бутылки и прячем ее за спиной или за пазухой. Чувствуем себя как шкодливые дети.

Мы даем обезьянам имена, пробуем вычислить, какой у них характер: одна — стеснительная, другая — похотливая, третья, кажется Анне, смахивает на училку. Разобравшись с бутылкой, мы начинаем кричать им:

— Давай, черт возьми, отрабатывай бананы!

— Ты ему нравишься, Сюзи, он просто стесняется, покажи ему!

— Что ж ты свое собственное говно-то ешь, вонючка!

По дороге домой мы заходим в «Севен-илевен», покупаем хлеб и бифштексы. Бифштексы красные и сочные, в пластиковой упаковке. Стоят чуть дороже, чем выкуриваемый мною за неделю табак. Продавец нервно на нас смотрит, думаю, мы слишком много смеемся. Анна смотрит на полку с мужскими журналами.

— Порекомендуйте нам хорошую порнографию.

— Я не уверен…

— Но вы же продаете порнографию, неужели ничего не можете порекомендовать?

— Я не знаю… многие берут «Раппорт».

Я ущипнул Анну за задницу. И потащил ее из магазина.

Дома мы жарим бифштексы. Брызжет масло, мы готовим, курим и пьем.

Анна ставит пластинку. После еды мы занимаемся любовью на матрасе, счастливые, объевшиеся, спокойные; пластинка с джазом доигрывает до конца. Мы устали, пьяны и рано засыпаем.

Я просыпаюсь, когда Анны уже нет. Часы на стене показывают начало одиннадцатого. Она оставила записку, что идет в кризисный центр, а потом ей нужно заскочить в галерею. Еще оставила две бумажки по сто крон и ключ и написала, чтобы я спустился и позавтракал. В конце перед своим именем нарисовала сердечко.

Я нахожу кафе в одном из переулков, выводящих к каналу. Заказываю завтрак. Мне приносят кофе в маленьком френч-прессе и большую четырехугольную тарелку с дыней, завернутой в пармскую ветчину, яйцами, маленькими острыми колбасками. Я читаю газеты и выпиваю еще кофейник. Затем гуляю вдоль канала. Наслаждаюсь запахом лета и бензина вместо запаха чистящих средств и больницы. Мне нужно много неба, чтобы восполнить четырехлетний пробел.

Вернувшись к Анне, я мою вчерашние тарелки. Проглядываю стопку книг у стены. Там в основном книги по искусству и еще парочка стихотворных сборников. Мне попадается биография Тулуз-Лотрека, я сажусь на подоконник и читаю. Через пару часов возвращается Анна.

— Привет, солнышко.

Она целует меня в ухо и швыряет пальто на стол.

— Нашел мою записку?

Я киваю.

— Я снова была в кризисном центре, но они по-прежнему ничего не знают. Девушка-консультант, которая помогала Амине, болеет, или, точнее, ее сын болеет, так что ее сегодня не было, но они сказали, чтобы я снова пришла завтра.

— Завтра?

— Да, я схожу туда завтра. Может, тогда повезет.

— Да…

— Эй, малыш, всего один день, а?

Она подходит и обнимает меня. Я утыкаюсь лицом в ее шею. Всего один день, наверное, переживу.

— Голодный?

— Чуть-чуть.

— Пошли поедим чего-нибудь.

Мы идем рука об руку, уже семь часов, сегодня время пролетело быстро.

Анна говорит, что знает один хороший итальянский ресторан недалеко от ее квартиры на Кристиансхаун. Мы делаем крюк, чтобы размять ноги. Я спрашиваю, не надо ли зарезервировать столик, но она говорит, что для нас найдут место. Меню у входа в ресторан не видно, однако в стеклянном шкафчике висит дощечка. Рыба дня, морской волк за двести крон. Мы заходим в ресторан. Стены покрыты белой штукатуркой в деревенском стиле, застланные белыми скатертями столики расположены на порядочном расстоянии друг от друга. Рядом с баром крутящаяся латунная пластина с пирожными. Стойка из отполированной стали, сзади в стене пробита большая дыра, через которую видна кухня. К нам сразу подходит официант. Не спрашивает, зарезервировано ли, и хотя народу много, он находит для нас столик в центре зала. Мне непонятно, знает ли он Анну; если и знает, то виду не подает. Нас любезно и профессионально обслуживают, хотя мы и не одеты, как другие посетители. Он подает нам меню, винную карту кладет рядом с Анной. Так, понятно, он ее знает.

Я пролистываю меню, названия блюд стоят по-итальянски, большими буквами, затем внизу идет крошечное описание на датском. Сперва я прищуриваюсь, как старичок, но, уверившись, что правильно прочитал цены, готов потянуться за таблетками: сто пятьдесят крон за закуску, маринованную сельдь. Сто двадцать пять — за суп с шафраном.