Филип Ридли: Крокодилия

— Ух! Стивен трахается! Представляю, сколько шума!

— Как зверь.

— Так я и знал. Он тебе нравится?

— Конечно.

— Конечно?

— Но он натурал, Билли.

— Ладно. Так уж всегда бывает. Не сомневаюсь, что многие девушки, которые ему нравятся, на самом деле любят других девушек или, по крайней мере, других парней. Так устроен мир, — он глотнул чай, не спуская с меня глаз. — Ты раньше с кем-нибудь разговаривал о сексе?

— Нет. Не то что бы.

— Не то что бы?

— Ну, не серьезно.

— Ясно. Так что сейчас у тебя что-то вроде посвящения.

— Верно.

— И ты ни разу….

— Нет, ни разу.

Он рассмеялся. Я тоже. Никогда еще я не чувствовал себя так легко и непринужденно.

— Теперь, — сказал он, — давай-ка я тебя сфотографирую. На фоне этой стены. Я хочу запомнить этот день. Нашу встречу.

Он сделал снимок.

— Слушай, Билли. Мне надо идти. Я обещал Анне, что приготовлю Стивену завтрак.

— Радости рабства?

— Типа того.

Я поднялся, поцеловал его.

Его язык проскользнул мне в рот, а руки между моих ног. У меня встал.

— Я этого еще не пробовал, — признался я.

— Вздор. Ты занимаешься этим уже тысячу лет.

Я снова поцеловал его. И пощупал между ног.

И чуть не лишился чувств от наслаждения.

Перед уходом я сказал:

— Можешь оставить себе камеру. Вдруг еще что-нибудь захочешь запомнить.

— Создатель воспоминаний, — откликнулся он.

Я открыл дверь.

— Доминик, — позвал он.

— Да?

— Приходи вечером, ладно?

На этом снимке я сижу на черном стуле на фоне белой стены и смотрю прямо в камеру. Я в черной майке и джинсах, пояс врезался в живот. Мои волосы черные, очень длинные сзади, короткая косая челка. Я сижу нога на ногу, левая на правой, руки сложены, правая поверх левой. Я пристально смотрю в камеру. На паркете чашки и клочки бумаги. Возле моей ноги одна или две спички. На спине за мной — зеркало. На зеркале — фотография Билли, которую я сделал.

— Ты все еще пишешь рассказы? — спросил Стивен.

— Да. Иногда.

— Анна мне как-то показывала. Мне понравилось.

— Спасибо.

— Ты должен продолжать. Напиши побольше, когда пойдешь в колледж. Может быть, удастся их продать. Заработаешь денег и просадишь. Ты не должен целый день просиживать штаны в каком-нибудь банке.

— Это так плохо?

— Это очень плохо, Дом. Поверь мне.

Я смотрел, как он нервно вышагивает по комнате, пиная машинки Гаррета. Неожиданно он повернулся ко мне.

— Скажи-ка. На сколько я выгляжу?

— Прости?

— Сколько бы ты дал мне лет?

— Двадцать три, двадцать четыре. А сколько тебе?

— Двадцать четыре.

— Больше тебе и не дашь.

— Ну ладно. Тогда не так уж страшно. Знаешь, я иногда встречаю парней, с которыми учился в школе, и они выглядят древними. Ужасно постарели. Толстые, лысые. А я неплохо выгляжу, правда? И не слишком облысел, верно? Для конторского служащего? Я могу обогнать тебя, если придется.

— Да меня и Гаррет может обогнать, Стив.

— Ну я имею в виду, что если люди видят нас на улице, я не выгляжу намного старше тебя, правда?

— Конечно, нет. Но ты и не особенно старше.

— Я знаю. Но я ведь и не выгляжу старше, правда?

— Нет, Стив, нет.

— Да, вот так иногда бывает. Иногда все происходит слишком быстро. Только что ты тусовался с утра до вечера, и вот уже женат, целый день работаешь, всю ночь спишь, у тебя ребенок и нет времени вздохнуть. Я просто забыл последовательность событий, мне кажется. Я забыл, как это всё произошло, с чего началось. Неожиданно сюжет изменился, и я оказался здесь. Понимаешь, о чем я, Дом?

— Конечно, понимаю.

— И я люблю твою сестру. Я был никем, пока не встретил ее. Ты ведь знаешь.

— Знаю.

— И она тоже любит меня.

— Конечно.

— И Гаррет замечательный ребенок.

— Красивый.

— Просто дело в том — не знаю — как будто время куда-то исчезло. — Он задумался. — И твоя сестра никогда не простит мне, что поссорилась с родителями.

— Но она же ненавидит родителей. Она так рада, что сбежала от них. Она сама мне говорила. Говорила миллион раз.

Стивен улыбнулся.

— Бедняжка Доминик. Он все еще верит тому, что люди ему говорят. — И он принялся повторять мое имя медленно и торжественно, словно пытаясь убедить себя в том, что я еще здесь. — Доминик. Доминик. Доминик.

Я лежал в постели, голый и распаленный, мои ноги сплелись с ногами Билли. Он целовал меня, просовывая язык глубоко в рот, а правой рукой сжимал мои соски, пока они не напряглись и вспыхнули болью. Мраморная гладь его тела, влажного от пота. Словно гладкий морской котик, гибкий и игривый, извивался у меня между ног. Стоило мне застонать или вздохнуть от незнакомых ощущений, пронизывающих до кончиков пальцев, он принимался тихо повторять мое имя и шептать мне в ухо «любимый» или «дорогой», оставляя слова плавать в голове маленькой стайкой рыб.