Уилл Айткен: Наглядные пособия (Realia)

– Луиза, – говорит она, – я так долго тебя искала.

– Туточки, – хрипло отвечаю я.

– Прости? – Делает большие глаза, хлопает темными ресницами – все как полагается.

– А я все время была туточки.

Она переступает через высокий порог. Если подойдет достаточно близко, я ей так вмажу, что от чистосердечия в ее лице и следа не останется.

– Я тебя везде искала. Все так разволновались, когда ты вдруг исчезла из центра «Обучения улыбке».

– Гермико, хватит мне лапшу на уши вешать. Никуда я не исчезала – меня сюда миссис Анака привезла.

Гермико отвешивает полупоклон и застывает в этой позе, внимательно изучая пол.

– Миссис Анака действовала без ведома и без разрешения конгломерата развлечений «Сиру». Нам понадобилось очень много времени, чтобы отыскать тебя здесь.

Какое-то время обдумываю ее слова.

– Я так понимаю, ты в совете? Реагирует она еще медленнее, чем я говорю.

– В совете?

– Ты входишь в совет директоров конгломерата развлечений «Сиру».

Она качает головой и улыбается очаровательной улыбкой.

– Ох нет, Луиза, я – всего лишь их посланник. Я пришла с предложением. Ты разве не хочешь отсюда выбраться?

Я оглядываюсь по сторонам: прозрачные зеленые стены, череда комнат, уходящих вдаль во всех направлениях, неумолчный шум струящейся вниз воды, пипетка, поблескивающая на полу рядом с моим тюфяком.

– Это – последнее, что мне приходит в голову.

– Но ты должна…

Я тянусь за пипеткой.

Я прихожу в себя: она все еще здесь. Стоит на коленях перед моим белым тюфяком и нашептывает мне на ухо: «В твое отсутствие в мире Оро стало куда спокойнее. Директора «Сиру» были довольны. Внезапно у него появилось больше времени на работу; причем ничего, кроме работы, его не занимало. Все свое горе, всю свою боль он вложил в подготовку нового диска. Он даже спать перестал: все ночи напролет писал песню за песней. И каждая из них – для тебя, Луиза. Под струнами его Черепахи рождалась целая вселенная, вселенная плача, в которой привычный мир воссоздавался до последней подробности: леса и долины, дороги и города, поля, реки и звери. Вокруг его скорбного мира, точно вокруг второй земли, вращалось солнце – в немом, усеянном ззездами небе, небе плача, со своими собственными, искаженными звездами.

Когда компакт-диск наконец вышел, никто не мог его слушать, такими печальными были эти песни. Никто не мог – кроме мальчиков. Кай и Кей, Ривз Стив.Ясуд-зиро, Нагиса, Масахиро – все они поубирали прочь своих Джуди Гарланд на семьдесят восемь оборотов, и долгоиграющие пластинки, и вообще весь винил, и слушали только «Ноябрьское воскресенье, 3.02 утра»: так назывался компакт-диск, потому что именно столько показывали часы, когда Оро нашел тебя, Луиза, под столом в усадьбе на Сёдосиме, с торчащим из руки шприцем.

А теперь пойми вот что: Оро никогда не знал провала, нигде и ни в чем. После запуска «Ноябрьского воскресенья, 3.02 утра» совет директоров «Сиру» заволновался по поводу низких объемов продаж, но не слишком. Директора были уверены, что гастроли изменят положение дел, ведь они знали: никто не исполнит песню, даже печальную и мучительную, так, как способен это сделать Оро. Первый концерт, по его же просьбе, был назначен в концертном зале «Персиковый цвет» в Оса-ке. Оро попросил меня прийти. Как я могла отказать ему? Половина мест в зале пустовала…

В моем ряду, на балконе первого яруса, я оказалась единственной. Не было ни флагов, ни son etlumiere*. Он не сбрасывал с себя пелены мумии и не сползал вниз по крутой лестнице на животе, точно сверкающая змея. Вместо того он просто вышел на сцену – в черной рубашке и серых брюках. Сел на деревянный складной стул, с Черепахой под мышкой. Они с инструментом теперь сделались неразлучны, словно тот так и врос в его левую руку, как побег золотых роз, привитый к оливковому дереву. Когда Оро играл, было ясно: он поет для кого-то, но не для аудитории. Его мальчики сидели в первом ряду: по щекам у них бежали слезы. Остальные зрители разошлись, не дослушав; плюшевые сиденья откидывались за ними с глухим вздохом. Гастроли Оро переместились в Нагою и там закончились: не удалось распродать билеты даже на треть».

* звук и свет (фр.).

Голос ее звучит тихо и в то же время настойчиво. Но надо мной он власти не имеет. Я тоже создала собственный мир. И плачу в нем не место. В воздухе этого мира реет только ветер забвения.

Она по-прежнему здесь. Я восхищаюсь ее настойчивостью.

– Ты нужна ему, Луиза.