Уилл Айткен: Наглядные пособия (Realia)

Бонни склоняет голову набок: косит под чью-то ненаглядную сорокалетнюю девочку.

– Аригато*, Мел.

– Это еще что такое? – Я локтем подталкиваю кружку ближе к Бонни.

Она пододвигает кружку обратно – прямо мне под нос.

– Изумительный местный чай: его здесь из прошлогоднего риса готовят. Вы только понюхайте.

– Спасибо, я уже.

– А где вы остановились?

– В гостинице «Милый котик», рядом с «Серебряным павильоном».

– Гинкаку? Какая вы счастливица, это один из моих любимых храмов. Не правда ли, чудо что такое? Такая суровая простота…

– Вообще-то я в Киото за китчевкой приехала. Сады, где песок граблями выравнивают… Хотите, скажу вам одну вещь.

* Спасибо (ял.).

Бонии сдвигается на самый краешек табуретки, рисовый пар клубами окутывает ее розовые щеки..

– Это все на туристов рассчитано. Здесь – культура скупости, не эстетики. Суровая простота должна окупаться.

– Район вокруг Гинкаку очень мил, – роняет она, отсмеявшись. – Хотя довольно дорогой. У вас комната с ванной или просто комната?

– Комната с ванной, плюс завтрак в кафешке «Тигра и Винни-Пух» по соседству.

– И во сколько вам это обходится? Я называю цифру.

Челюсть у нее отвисает.

– Но это же непомерно дорого, даже для такого района.

– Зато в номере есть еще мини-бар и цветной телевизор.

– Вы там обосновались лишь до тех пор, пока не подыщете квартирку?

– Наверное. Вообще-то я никуда не тороплюсь.

– Должно быть, дела у вас идут в гору. Сколько у вас учеников?

– Четверо.

– И на это можно жить?

– У меня кое-что есть в заначке. Вы слыхали когда-нибудь про неудачников, живущих на переводы из дому?

Бонни качает головой.

– Это когда ваша семья вам платит, чтобы вы на родину носа не казали.

– Ваш случай? Я киваю.

– Как печально. И обратно вы не собираетесь?

– Только не в Альберту.

– Что же вы такого натворили, чтобы так настроить против себя своих близких?

– Родилась.

Бонни надолго присасывается к рисовому чаю.

– Прямо и не знаю, Луиза, шутите вы или нет.

С этой женщиной явно надо что-то делать. Когда я иронизирую, она убийственно серьезна, а когда я серьезна, она со смеху лопается.

В разгар сборов – я перебираюсь под «крышу» подешевле – в дверь робко скребутся. Мико с гостиничной стойки регистрации.

– Будьте добры, к вам гость.

До сих пор в «Милом котике» меня никто не навещал. Набрасываю рубашку поверх ночной кофты, мчусь вниз по лестнице по пятам за Мико. В фойе с низкими потолками, с клетчатым ковром, закрывающим весь пол, и fauteuils* в стиле Людовика XIV – ни души.

– Снаружи, будьте добры. – Мико вновь ныряет за стойку.

Рядом с внушительным «бентли» – приземистый коротышка. Он кланяется, вручает мне визитку. Толку с нее чуть: визитка на японском. Затянутой в белую перчатку рукой коротышка переворачивает карточку – специально для меня. Тисненая надпись по-английски: «КАМИЛЛА АНАКА, дипломированная медсестра».

Он кланяется.

– Будьте добры, вас в купальни.

Вспоминаю о том, что надо бы обновить дезодорант.

– Я только сбегаю за рюкзачком.

* кресла (фр.).

Он встает между мною и стеклянными дверями «Милого котика». Двери бесшумно расходятся в разные стороны.

– Мы ехать сейчас или поздно.

Коротышка обходит машину кругом, открывает заднюю дверь «бентли». Я проворно обегаю с другой стороны и занимаю пассажирское место спереди. Глиптоману это не по душе. Он усаживается на тщательно зачехленное водительское сиденье (и за что же это мне досталась только кружевная салфеточка?), а я тем временем пытаюсь объяснить ему, почему предпочитаю ездить рядом с шофером. В результате приходится проиграть эпизод-другой из «Дилижанса», причем я и за Джона Уэйна*, я и за Энди Дивайна**. Вроде бы почти получается, но тут машина подъезжает к приземистому прямоугольнику темного стекла чуть в стороне от Имадегава. Смахивает на банк, хотя окна слишком темны, чтобы увидеть, что там внутри, и указателя никакого нет, если не считать серебряного диска над вращающейся дверью. В центре диска вырезан один-единственный японский иероглиф, только его я до сих пор и заучила: ? . В метро его не захочешь, а запомнишь: он означает «Выход». По словам Бонни, на самом деле это – идеограмма для понятия «рот». В недоумении стою перед вращающейся дверью; шофер поклоном зазывает меня внутрь.

Нет, не банк. Длинный, узкий садик – ну просто куда угодно сад впихнут! – раз этак в двадцать протяженнее в длину, нежели в ширину. Шофер ведет меня по песчаной петляющей тропинке, по низкой каменной