Вдалеке уже различаю «мазерати». Задняя дверца автоматически распахивается.
Эта женщина начинает действовать мне на нервы. Пытаюсь равняться на Оро; тот шагает вперед точно загипнотизированный. Папарацци со всех сторон его облепили, а он словно не здесь.
– Луиза, покажи нам свое лицо. Покажи нам свою безобразную гайдзинскую рожу. – Она хватает за вуаль и резко дергает.
Я даю сдачи – о, всего-то навсего легкий толчок в солнечное сплетение. Но женщина такая маленькая, «в легком весе»; наверное, надо было соизмерить силу. Отшатнувшись, она падает на парня в куртке-«сафари», который пытается поймать в кадр мои громаднющие титьки с наилучшего ракурса. Вот она распростерлась на бетоне. И – в отключке.
Вуаль моя висит на одной Ниточке. Щелк. Щелк. Щелк. Я хочу задержаться, поглядеть, не скопится ли под ее головой лужица медленно сочащейся крови, как это бывает в кино, но Оро схватил меня за одно плечо, водитель за другое, они тащат меня оставшиеся двадцать ярдов к машине, а вокруг беснуется толпа.
Дверь хлопает, мы утрамбовываем улицу высококачественной резиной «Мишлен».
Лицо Оро – совсем рядом с моим.
– Что ты сделала, Луиза? Что ты сделала?
– От души ей вмочила.
– Вмочила?
Водитель, оглянувшись через плечо, хохочет.
– Ну, толкнула ее самую малость. Оро хмурит брови.
– Очень плохо. О, это очень плохо, Луиза. – Хлопает меня по плечу. – Новый Мухаммед Али.
– Али Мухаммед, – сдавленно фыркает водитель.
Когда я наконец встаю, длинный верстак из начищенной стали, что служит Оро обеденным столом, уже завален газетами. Практически во всех макет примерно одинаковый. Слева – зернистый увеличенный снимок моей потрясенной физиономии с черно-белой фотографии: ну, той, где я валяюсь, опрокинутая навзничь, на веранде в «Чистых сердцах». В середине – цветное фото меня же, вуаль сбилась на сторону, так, что виден один глаз – и зыркает свирепо, точно у загнанного в угол зверя. Помада размазалась, рыжие кудри торчат из-под шляпы во все стороны. Справа – фотография забинтованной-перебинтованной головы, сбоку свисает капельница для внутривенного вливания.
Оро выходит из-за гигантского, от пола до потолка, аквариума, где дно покрыто слоем аквамариновых стеклянных шариков толщиной фута в три и снуют лимонные карпы. На нем короткий белый шелковый пеньюар, в руках – кофейник с «эспрессо».
– Доброе утро, Луиза.
Показываю на красный газетный заголовок над фотографиями в одной из тех газетенок, что выглядят по-бульварнее прочих.
– Что тут говорится?
Мгновение он внимательно изучает буквы.
– Здесь говорится «Кто такая леди «Вечерний лик»?»
– Это такой изящный японский способ обозвать меня шлюхой?
– Это из старой книги. Да уж, не сомневаюсь.
– А внизу что написано?
– Много всего. Не важно. Хочешь кофе? Я киваю.
– Так чего – всего?
– Всякие глупости. Отвратительно.
– Какие же?
– О том, кто ты. Что ты делаешь. – Он долго молчит. – Как ты выглядишь.
– Переведи, пожалуйста.
– Луиза, это все очень отвратительные вещи. Я не…
– Заткнись и переводи.
– Автор говорит, ты – как безобразная ведьма, с огромной пастью и зубищами, как косточки в маджон-ге*. Она говорит, Оро ждать так долго, чтобы влюбиться, а теперь вот это. Он отвергает всех японских женщин ради женщина-гайдзинка, а она даже не красивая гайдзинка, не блондинка, например. Это оскорбление всем японским женщинам. Гайдзинка большая и толстая, в два раза, может, в три раза больше нашего Оро, японской кинозвезды номер один.
– Спасибо.
Он пододвигает мне чашку «эспрессо».
– Они говорить такие вещи, потому что они злятся. Ты не толстая и не безобразная. Гайдзинка, да. Большая, да. Мне нравится, когда большая, нравится, что чужестранка и варвар. Не такая, как маленькие тоненькие япо-ночки. Ты другая, Луиза. В Японии все одинаковые. Я тоже другой. Вот почему я люблю.
Прежде он этого слова не произносил. А я так вообще никогда не произнесу.
* китайское домино.
– А моя здоровенная, безобразная западная пасть, мои огромные зубищи – что ты о них думаешь?
– Очень красивые, очень другие. Я люблю… – Он умолкает, подливает себе еще «эспрессо», выпивает его одним махом. – Я люблю их. Я люблю тебя, Луиза.
– Нет, не любишь.
Он изумленно вскидывает глаза.
– Нет? Я никого не любил прежде. Думал, этого со мной никогда не произойдет. А теперь ты мне говоришь, я тебя не люблю. Ты хочешь сказать, это ты меня не любишь?
Читать дальше