Генри Миллер - Книга о друзьях

Сыпать подобными цитатами Альф мог, засунув одну руку под платье своей девушке и теребя ее клитор. Или сидя на толчке в туалете! В его выходках и шалостях было что-то изысканное. Вы, конечно, слышали о людях, способных предать родную мамочку за еду или пару новых носков? Более того, многие из них вовсе не вызывают у вас чувства отвращения — даже наоборот. Именно поэтому я все время возвращаюсь к гармонии между кошачьей натурой и бессовестностью. Лично я больше всего презираю в кошках то, как они ластятся к тебе, трутся о ногу или мягко и ласково мурлычут — словно бы лестью выманивая у слепого человека немного деньжат.

Говоря об этих его кошачьих повадках, хочу подчеркнуть еще раз, что, как бы низко Джоуи ни падал, он всегда оставался милым парнем и другом. Он умел одновременно ласкать и грабить. Возможно, в немецком отношении к австрийцам, особенно жителям Вены, есть что-то справедливое, когда они говорят, что «им нельзя доверять». То же самое обычно болтают об итальянцах — они улыбаются тебе, вонзая нож в спину, — но итальянцы тоже из тех, кто умеет нравиться, поэтому им все прощают. Туристы (особенно женщины) любят рассказывать, какие ужасные в Италии мужчины, способные ущипнуть женщину за задницу, даже если она идет под ручку со своим мужем. Но снова повторяю, нужно всегда помнить: женщины втайне наслаждаются тем, что их щиплют за попку, и особенно так ловко, как это делают поднаторевшие итальянцы.

Спустя месяц или два после публикации «Тропика Рака» в печати появился отзыв, написанный не кем иным, как моим любимым писателем — Блезом Сандраром. Рецензия появилась в маленьком журнале «Орбс», возглавляемом одним из самых преданных почитателей Сандрара. И на следующий день после этого Сандрар с приятелем явились с визитом на виллу Сера. К своему ужасу, они обнаружили на моей двери напечатанную (или скорее написанную от руки) записку, которая гласила: «Не беспокоить! Гений за работой!» Сандрар воспринял приказ спокойно и вознамерился меня не беспокоить, но его друга такая наглость привела в ярость — он хотел даже выломать дверь.

Через неделю Сандрар пришел один. На этот раз я тут же отозвался. В тот момент у меня был Фред, у нас снова кончилась выпивка, и мы сидели без гроша в кармане, зато и не втянутые ни в какие подозрительные дела. Я прямо объяснил Сандрару ситуацию, зная, что он все поймет. Мы рационально поделили то малое количество коньяка, что еще оставалось, и прилежно растянули свои крошечные порции на время трехчасового разговора с Сандраром.

Какой замечательный вечер мы провели, разговаривая обо всем на свете и особенно — о его приключениях в самых разных уголках мира!

Помню, меня удивили в его словах две вещи. Во-первых, его неприязнь к Марселю Прусту, во-вторых, любовь к Реми де Гурмону — и как к человеку, и как к писателю. Блез рассказал нам об одном странном случае, который остался в моей памяти. Дело в том, что де Гурмон — прокаженный — мог выходить из дому только по ночам. Однажды вечером, проходя по одному из известных парижских мостов, Сандрар узнал фигуру, склонившуюся над парапетом и недвижно рассматривающую свое отражение в воде. Он пригляделся внимательно и убедился, что это один из двух людей, которыми он тогда восхищался больше всего (вторым был Жерар де Нерваль). Блез видел достаточно фотографий Реми де Гурмона, чтобы не ошибиться.

Не желая навязываться своему кумиру, Сандрар беспечно подошел к де Гурмону так, что мог коснуться его, тоже наклонился над парапетом и уставился в Сену. Ему очень хотелось заговорить с де Гурмоном, но он был слишком стеснителен, чтобы представиться. Поэтому он начал говорить с собственным отражением в воде, но о вещах, которые, как ему казалось, должны были заинтересовать его кумира и дать ему понять, что разговор идет о нем самом. Думаю, он заговорил об авторах, про которых де Гурмон писал в своей не очень известной книге о латинских писателях. Не помню, ответил ли ему что-нибудь де Гурмон, но по крайней мере он не ушел. Этот случай хорошо характеризует Сандрара. Искатель приключений, он в то же время был одним из самых чутких и чувствительных людей, каких я вообще встречал.

Вечер продолжался самым приятным образом, наполненный рассказами Сандрара, тогда как мы с Фредом слушали, разинув рты, не в силах оторваться. Наконец Сандрар объявил, что проголодался, и осведомился, не захотим ли мы поужинать с ним. Он сказал, что знает один прекрасный скромный ресторан на Монмартре, где у Пикассо и Макса Жакоба когда-то была студия. Если не ошибаюсь, это было на улице Делябесс.