Юнас Бенгтсон - Субмарина

— Она просто была такая…

— Холодная, да, я не хочу об этом говорить.

Ночью Иван спит, а я снова пытаюсь позвонить из телефона-автомата на улице. Жду целых семь гудков, вешаю трубку.

На Нёреброгаде стемнело. У шаверма-бара околачивается группа молодежи, один в кресле-каталке. Загипсованная нога вытянута вперед. Товарищ дает ему прикурить, другой приносит завернутую в фольгу шаверму. И только тогда я узнаю Кемаля. Из-под капюшона торчит подголовник. Все еще сомневаюсь. Подхожу к нему, он разворачивает пакет с едой. Завидев меня, улыбается:

— Эй, как жизнь у моего брата-датчанина?

— Что за дела, что случилось?

— Маленькая авария.

— Я вижу.

— Покатаешь меня — расскажу.

Он кричит что-то по-арабски товарищу в магазине. Я аккуратно качу кресло по улице, стараясь избежать тряски. Он лопает шаверму.

— Сколько их было?

— Человек шесть-семь. Ты знаешь, перед тобой я выделываться не буду.

— Да я знаю, что тебя так просто не возьмешь. Это полиция была?

— Нет, какая полиция. Помнишь парня с татуировками? С квадратными такими пауками?

— Да.

— Я ведь думал, он просто дурак, который не понимает, что делает.

— А он не дурак?

— Дурак, но те, кто его послал, не дураки. Они точно понимали, что делали.

— Кто?

— Ребята на больших мотоциклах. С рисунками на жилетах. Заслали его, чтобы освоить новую территорию. Бедному простофиле намекнули, что, если сможет толкать у меня, его примут в банду.

— И им не понравилось, что ты отделал их дружка?

— Можно и так сказать.

— И что теперь? С тобой-то что?

— Да ничего особенного, посижу вот немного в коляске. Нога сломана в трех-четырех местах. Ты бы меня видел, до сих пор синяки по всему телу, ребро сломано.

— И теперь все?

Он знаком просит остановиться у мусорного бака. Выбрасывает остатки шавермы, вытирается салфеткой и отправляет ее туда же. Мы едем дальше.

— Я в принципе мог бы подвести под этим черту. Ну, знаешь, око за око. Я ведь не просто пожурил его тогда.

— Но ты этого не сделаешь?

— Ну, ты знаешь, как обстоят дела, я ведь не единственное заинтересованное лицо. Для моих знакомых речь здесь идет обо всем районе и о том, у кого хер длиннее. В следующие выходные приедут парни из Оденсе с подкреплением из Германии. Смотри, Ник, никогда не шути с этими ребятами.

— Не буду.

— Они приедут, чтобы устроить Армагеддон.

Я качу перед собой кресло, мы переходим дорогу. Когда голос Кемаля раздается вновь, он звучит уже менее уверенно.

Кемаль говорит:

— Помнишь, ты напился? Здорово напился. В тот вечер мы были в городе, на этой вот дискотеке. Ана, я и ты. Помнишь?

Я киваю.

— И ты напился, по-настоящему. До невменоза. Сидел кулём за столиком.

Я снова киваю.

— Я танцевал с Аной, думаю, ты знаешь. В этом не было ничего такого. Зато она с другими не крутилась, а потанцевать ей хотелось.

Я смотрю на него, на этот раз не киваю.

— Ну вот, мы были на танцполе. И она чуть пододвигается и говорит что-то, а я не расслышал. И я наклоняюсь и… такие вещи, она мне на ухо сказала такие вещи… Ты понимаешь? То, чего ей не надо было говорить. Не мне.

Я все смотрю на него. Кемаль, который всегда производит впечатление человека, который знает, что делает, знает, что сказать… а тут он замолкает, почесывает испещренные множеством мелких шрамов костяшки пальцев.

— Я просто подумал, что тебе это надо знать. Ничего такого не было, и лет уже прошло немало, но я подумал…

Я не отвечаю, везу его к шаверме, к ребятам, они помогают ему сесть в старый «мерседес». Садясь в машину, Кемаль смеется, говорит мне приглушенно:

— Лучше тебе не знать, что лежит в багажнике.

Я ему верю.

Я все еще в презервативе. Мы лежим в постели, курим одну на двоих. София худая. Ей бы понравилось, если бы я сказал «стройная». Она худая. У нее тело балерины. Грудь, лобок, изгибы. Это ее дар. То, что ей дано. Только это. То, что она может дать мне.

Она говорит, говорит, я не особенно вслушиваюсь. Рассказывает о Тобиасе — так, будто он здесь, рядом. Тобиас умеет то, Тобиас сказал это.

Я тянусь вниз, за пивом, нащупываю бутылку, делаю большой глоток. Ее крошечный холодильник заполнен пивом — это для меня. Я пью, а когда возвращаюсь, холодильник снова полон. Как в сказке, название которой мне в данный момент трудно вспомнить, лежа и с полным презервативом.

Она подпирает голову рукой, спрашивает:

— Ты поспал?

Я затягиваюсь сигаретой, выдыхаю, и только тогда до меня доходит, что она ждет ответа.