Феликс Аксельруд - Испанский сон

Любимая! я думаю, в дни этих событий от многих правил нам следовало бы отойти. Ведь мы попросту потеряем друг друга; никогда мы не были так близки к этому, как сейчас. Даже до моей станции, находящейся в учреждении и как бы предназначенной для народнохозяйственных нужд, неизвестно, можно ли будет добраться завтра, неизвестно, не закроют ли ее… если это произойдет, значит, Вы никак меня не найдете. Что же касается Вашего почтового ящика, то при естественном ходе вещей (какая горькая ирония!) я уж не знаю, доберутся ли до него наши будущие цензоры, но Вы не доберетесь совершенно точно… а уж я — тем более. Где же тогда мне Вас искать?

Умоляю: сообщите мне Ваш адрес, телефон…

Может быть, Вас все же зовут Ольга? Но даже если так — хотя Вы и уникальны, второй такой нет… но даже в Москве столько женщин с этим чудесным именем… а если Вы и не в Москве?

Может быть, Вы где-нибудь за границей? Если так, как я счастлив за Вас, дорогая! Я рад за свою жену, которая все еще в командировке и имеет возможность выбора. За кого я не рад, так это за себя и, конечно, за наших бедных детей.

Забавно. Никак я не мог представить себе, что буду писать что-то подобное. И это тоже волнует. Парадокс! За окнами перестрелка, а я думаю о крысах, неистово совокупляющихся на объятом пламенем корабле. Или о сексуальной активности умирающего от чахотки… И мой растерянный, спрессованный давлением обстоятельств орган понемножку начинает оживать. Видимо, это непреходяще. Впрочем, что значит — видимо? это совершенно точно непреходяще; как бы они там ни стреляли, не я, так следующий расстегнет ширинку и будет дрочить им назло. Меж тем рука моя уже расстегнула пуговицы (сегодня здесь именно они), коснулась крайней плоти… охватила ее… слегка зажала в себе и, как за шиворот, вытянула за нее наружу мой орган, набухающий парадоксально, а потому неестественно быстро. (Впрочем… естественно, неестественно — кто теперь знает, что есть что!) По мере того, как головка члена самопроизвольно — верьте мне, это так! — высвобождается из плена окружающей его крайней плоти, мои пальцы сжимаются вокруг нее все более жестко и требовательно. Моя рука охватывает член так, что головка упирается в ладонь; подушечки пальцев скользят от основания члена до головки, пока член не встает настолько, что длины пальцев уже начинает не хватать для этого простого, но изысканного движения. Наступает сладкий момент, когда я могу

ничего я уже не могу за дверью шум весьма неестественный это конец подумал я

вернее это и называется coitus interruptus ;-)

меня зовут валентин я люблю тебя

Ручка двери повернулась; человек, сидевший за клавиатурой, застегнул штаны и повернул голову. Дверь толкнули снаружи. «Заперся, блядь», — раздраженно сказал чей-то голос. Раздался требовательный стук. «Открывайте! Не откроешь — вышибем дверь».

Человек произвел несколько быстрых операций с памятью своего компьютера. В дверь стукнули громче. Человек оглянулся на дверь и застучал по клавишам еще быстрей; он нажимал свою последнюю кнопку, когда дверь затрещала и рухнула.

— Lover29@*.com?

— Он самый…

— Вы арестованы.

Человек встал и протянул руки вперед, предполагая, что на него наденут наручники. Главный из вошедших покосился на эти нелепо протянутые руки и сел на стульчик, предназначенный для посетителей. Другие люди прошли вслед за ним и наполнили маленький кабинет.

— Выездное заседание оперативного суда объявляется открытым, — провозгласил главный. — Слушается дело о сексуальных преступлениях в электронных сетях. Подсудимый, вы признаете себя виновным?

— Вопрос философский, ваша честь. Смотря по какому закону…

— По закону Божию.

Lover29 покачал головой.

— Боюсь, в таком случае он еще более философский.

— Подсудимый не может ответить по существу, — сказал главный. — Согласно презумпции, он признается виновным в использовании электронных сетей для преступной деятельности. Подсудимый приговаривается к смертной казни на месте. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит; судебное заседание объявляется закрытым.

— А последнее слово? — спросил lover29.

— Некогда, — сказал главный и махнул рукой. Люди обнажили оружие. Как споро и радостно оно выпрыгивает из своих тесных чехлов, подумал осужденный. Как завораживающе сверкает, как решительно извергает назначенную субстанцию и сеет ее вокруг… Разноцветный, объемный экран сфокусировался на сцене чужого оргазма — прекрасного, как и всякий оргазм. Калибровка, отметил мозг и стал искать в себе колесико, чтобы восстановить четкость, но не успел — изображение на экране дрогнуло, съежилось, подернулось серым и секунду спустя погасло окончательно.