Феликс Аксельруд - Испанский сон

— Но вы же можете обвенчаться со мной, ваше сиятельство, — подсказала Марина.

— Что? — вскинулся князь.

— Обвенчаться, — внятно повторила Марина. — Жениться. Тогда я сделаюсь княгинею, и вы избавитесь от моральных проблем.

— Разве Дева может быть чьей-то женой?

— А почему нет? — удивилась Марина. — Был, например, польский король… кажется, Станислав…

— Знаю, — отозвался его сиятельство. — Пожалуй, это… Однако, — спохватился он, — прежде я должен устроить зону для передачи царевича.

— А у вас есть знакомый священник, чтобы вызвать его прямо сюда? — спросила Марина.

— Есть; не мешай.

— Вы не забыли? — спросила Марина. — Я католичка.

— Ты липовая католичка; сказал — не мешай.

Князь поднимал трубки и отдавал распоряжения об инженерных вещах, в которых Марина ничегошеньки не понимала. Какое-то время спустя он умолк, вытер рукавом пот со лба, вздохнул и поднял еще одну трубку.

— Отец Сергий? Приди ко мне, отче.

— Пока отче туда-сюда, — сказала Марина, — можно мне сделать звонок?

Князь подвинул к ней телефон.

Торопясь, она набрала номер.

— Вероника? Да, все так и есть. Да, да, трагедия… Короче: не хочешь остаться без милых деток? Тогда забудь обо всем и дуй в аэропорт. Нет. Считай, что ты уволена… Некогда, Вероника. Не знаю; я сама найду тебя. Пока.

Она положила трубку.

Она вздохнула. Она как будто отрезала от себя кусочек. Очередной и не последний. Моя судьба — терять .

…Через сорок минут, с сокращением обрядов, предельно допускаемым канонами для особых мирских обстоятельств, она была по-православному крещена и обвенчана с князем Георгием. Марина Осташкова перестала существовать; была теперь — княгиня Мария Тверская.

А еще через небольшое время они двигались по подземным ходам к особому бункеру, намеченному для обмена. Процессию возглавлял князь, коротко известивший близких соратников о своем браке, но решивший до поры умолчать о передаче им генеральского поста. Вслед за ним шло не более десяти особо преданных князю людей, начиная с княгини Марии; двое в середине несли барельеф герба, а остальные несли кирпичи, кроме замыкающего, который нес ведро с цементным раствором. Идти было несложно; это были известные, хорошо обустроенные ходы. Барельеф спрятали по пути — засунули в неприметную нишу, заложили кирпичом и раствором, а снаружи налепили земли и искусно замаскировали специально принесенным издалека большущим куском паутины.

Бункер, куда они направлялись, изначально был сооружен для подобной надобности, так что сколько-нибудь дополнительно оборудовать его не было нужды. Все приказы, которые князь Георгий отдавал перед своим бракосочетанием, относились не к самому бункеру, а к ходам, окружавшим его — разумеется, специфическую организацию этих ходов невозможно было продумать заранее для всех возможных случаев. Это означало, что одни проходы следовало открыть, другие — наоборот, ликвидировать; привести в действие некоторые механизмы, а особенно тщательно проверить те длинные, тайные ходы, по которым суждено было уходить княгине с царевичем. На это и ушел запрошенный его сиятельством час.

И теперь, когда этот час истекал, они приближались к последнему из подземных прибежищ Ордена. Княжеский департамент тоже покамест не был сдан, но по процедуре, обговоренной с неприятелем, его предстояло открыть в тот момент, когда отрок окажется переданным княгине. Затем, по процедуре, эти двое должны были известным образом скрыться, сопровождаемые двумя людьми Ордена вплоть до зала о шести дверях; а уж дальше (князь крестился при мысли об этом) они оставались совсем одни.

— Не забудьте, — напомнил князь людям перед самым бункером, — не вздумайте кто-либо из вас назвать его вашим высочеством; я все же надеюсь, они не знают, кто он.

— Хорошо, — отозвались все.

И они подошли вплотную к железной двери бункера, к которому с другой стороны уже приближалась депутация врага, и с нею тот, кого некоторое позорное время надлежало называть мальчиком, Лешей. Князь уже знал, что отрока действительно ведут — еще перед выходом из департамента ему сообщили по телефону. Он с волнением ожидал встречи с его высочеством. Наконец, дверь отворилась, и адъютант, заблаговременно посланный в бункер, сказал: