Ольга Комарова - Херцбрудер

— У меня нет ребенка.

— Неважно. Скажи, дескать, деточка — вот тебе две координатные оси: первая — "мужчина — женщина", вторая — "Пища — дерьмо". Выходит, у вас самая основа жизни неприлична, потому что без отца-матери дети не родятся, а без пищи — дерьма они не живут. Думать не обязательно, в Бога веровать — совершенно не обязательно, а вот жрать обязательно. Мне вот бабка, пока мы к тебе на шестой этаж подымались, дивную историю рассказала, ну просто роман! Оказывается, у них на даче машина навоза стоит около ста рублей. Сто рублей за коровье дерьмо! Жалко же. Она накопила за лето бочку кое-как сама и только собралась осенью этим сад поливать, как ворюга-сосед возьми и укради все, все до капельки, до говнюшечки — и еще придумал: бочку на бок положил, чтобы, как бы все само собой вылилось, изобретатель! Ну что за люди, а? Мимо дармового дерьма пройти спокойно не могут. А продукты, между прочим, старушка сама покупала и сама своими собственными кишками переваривала. Вот тебе, детка, настоящая человеческая драма, только не на любовной, а на дерьмовой оси! А бывают еще объемные драмы: любовно-дерьмово-абстрактные. Потому что третья ось такая абстрактно-гуманитарная и совершенно призрачная... А я тебе сказу еще новость. Ты вот интересовалась моими духами...

Аня чуть не плакала: запах парфюмерного перегара у нее во рту становился невыносимым.

— Так вот, у меня духов нет. Это естественный запах моего тела. Если хочешь знать, у меня ночной горшок пахнет лучше лучших духов. Так пахнут эпические героини при условии сохранения девственности. Для тебя это звучит странно, но если бы все люди, как я, испражнялись благовониями, им бы в голову не пришло, что нос приличнее, чем зад. Секрет в особом способе питания. Что вкусно, то дает отвратительный запах на выходе. А ты знаешь, что знатные римлянки пили скипидар, чтобы их моча приобрела приятный запах. А? И ведь соображали же, что это серьезно и нужно. Точно рассчитать состав пищи удалось еще древним алхимикам и некоторым так называемым христианским святым, — я не буду называть имен — недаром их благоуханные трупы источали драгоценное миро. Лучшее, что могут люди на этом свете — благоухать!

Аня почувствовала жуткую тошноту — вся выпитая французская туалетная вода поднялась к горлу и изнутри давила на язык. Фантастическим усилием Ане удалось ее снова проглотить... и тут она ослепла. Она подумала, что наверно, отравилась, и сейчас умрет, но тошнота прошла и ей стало хорошо-хорошо, и она хотела насладиться этим состоянием, но вспомнила, что ослепла, вскочила, заметалась по комнате, потом, вопя, выбежала вон из квартиры, споткнулась и покатилась по лестнице вниз. Пролетев один этаж, она снова стала что-то видеть, как в тумане, и увидела своего мужа, а рядом с ним стоял Поварисов, муж Прасковьи Поварисовой. Поварисов улыбался. Аня попыталась одернуть платье, потом, рыдая, бросилась на шею мужу. Она так кричала, что муж серьезно испугался, а Поварисов поднялся в их квартиру и за руку вывел оттуда Поварисову. Она тоже плакала и закрывала лицо волосами. Проходя мимо Ани, Поварисова больно ущипнула ее за мягкое место. Поварисов, заметив это, сильно толкнул жену и отбросил ее к стене. Потом положил руку Ане на плечо.

— Успокойся, Аня, она же сумасшедшая, — сказал Поварисов. — Все, что она говорила — неправда.

— Успокойся, — сказал муж.

Аня вырвалась от мужа и от Поварисова и заверещала, забившись в угол:

— Да? Сумасшедшая? Сумасшедшая? А почему у нее волосы длинней? Я тоже хочу быть девицей! Я тоже хочу быть девицей!.. — Аня уже билась головой об стенку. — Я тоже хочу румянец на щеках! Я не хочу, чтобы у меня был ребенок!.. Сволочи вы! Сволочи вы все! Я не хочу так жить, я вас ненавижу...

Аня сверкала красными глазами то на мужа, то на Поварисова, и вдруг завопила:

— Убей его, он меня трахнул!

— Может, выйдем? — предложил Поварисов.

Но выходить было уже некогда — Аня скрюченными пальцами схватила Парашу за горло, Поварисов попытался оттащить ее от жены, тогда Анин муж вцепился в Поварисова, и они все вместе упали.

— Фу, гадость какая! — первой сказала Аня, отряхиваясь.

— Фу, — сказал Анин муж.

Все встали на ноги, кроме Поварисовой, которая сидела на ступеньках, обхватив руками колени, вся совершенно укрытая ненормально густыми волосами. И ножка торчала из-под юбки — маленькая, как козлиное копытце.

— Развратная дрянь, — спокойно сказала Аня, слегка толкнув Поварисову ногой.