Мигель Унамуно - Мигель де Унамуно. Туман. Авель Санчес_Валье-Инклан Р. Тиран Бандерас_Бароха П. Салакаин Отважный. Вечера в Буэн-Ретиро

— Я позову мальчика: то, что вы просите, хранится в погребе.

Он крикнул подручного и выждал, пока тот поднимется, затем взял задвижку, которой закрывались железные жалюзи витрины, и объявил ворам:

— А ну, вон отсюда! Накрыли вас, субчиков. Ясно, зачем вы сюда пожаловали.

— Ну, так скажи, зачем? — насмешливо бросил Горбун.

— Убирайтесь, или позову полицейского. — И Бельтран поднял над головой задвижку.

Горбун и Пижон отступили к двери, где первый из них, шутовски отвесив церемонный поклон и сделав рукой такой жест, словно он что-то крадет, громко сказал:

— Прощай, коллега!

— Почему же «коллега»? — осведомился Тьерри, выслушав рассказ.

— Они хотели дать мне понять, что торгаш — такой же вор, как и они.

Все эти истории немало развлекали Хайме. Бельтран-фонарщик рассказывал о том, к каким ухищрениям прибегают жители квартала Куатро-Каминос, чтобы продлить свое существование, как они таскают дрова с королевских угодий, обворовывают могилы на заброшенном кладбище на улице Магальянес и скрываются в морге на Тетуанской дороге.

Все что видел вокруг себя Бельтран, вызывало в его памяти какую-нибудь историю или анекдот. Направляясь из дому на холмы Монтелеон, он неожиданно останавливался и говорил:

— Я видел, как вот здесь, на этом месте, казнили цареубийцу Отеро {230} . Его удавили гарротой.

Подходя к Гиндалере, он подробно рассказывал о преступлении, совершенном в этом квартале: неверная жена, ее любовник и его друг зверски убили мужа. Свое повествование Бельтран заканчивал словами:

— Я видел их троих на виселице, у стены тюрьмы Модело.

Бельтран знал много жутких историй, происшедших на кладбище в том квартале, где он жил прежде. По его словам, все могилы богачей обязательно раскапывались и обворовывались. Существовала легенда о том, что первым покойником, похороненным на Северном кладбище, была любовница Пепе Бутылки {231} и что на следующий день гроб с ее останками украли и зарыли в саду одного из домов. В иных могилах находили погребенных, которые в момент захоронения были еще живы и царапали ногтями крышку гроба. От рассказов Бельтрана у кого угодно волосы становились дыбом. Фонарщик любил порассуждать на загробные темы. Из его объяснений следовало, что заживо людей погребали во время эпидемий. Слышал Бельтран и о том, что на кладбище, рядом с его прежним домом, сожгли труп священника Мерино {232} и что между кладбищем и больницей Ла-Принсеса находится место, где некогда высился крест святой инквизиции и сжигали грешников.

Фонарщик подробно описывал осквернителей кладбищ, воровавших каменные могильные плиты для продажи в сырные лавки и медь с гробов для сбыта старьевщикам, и злодеев, которые забирались в склепы, там ночевали и хранили наворованное добро в гробах.

С большим удовольствием повествовал Бельтран о том, как когда-то на кладбище Патриаркаль он помог могильщику вскрыть запаянный цинковый гроб, где покоился труп епископа в митре и полном облачении. Когда гроб был взломан, говорил фонарщик, оттуда потянуло таким запахом, что они едва не потеряли сознание. Да, от мертвого епископа тоже не святым духом пахнет.

Бельтран был знатоком городских окраин и лучше любого разбирался в географии мадридских предместий. Фонарщик водил знакомство со всеми проживавшими в его квартале грабителями, птицеловами и браконьерами, которые ловили в Эль-Пардо {233} кроликов, фазанов и ланей, принадлежавших королю, и сбывали их в ближайших харчевнях. Побывал Бельтран и в Париже: заключив контракт с одним испанским импресарио, он уехал туда в качестве служителя при быках для корриды, а также на площадке для игры в пелоту. Однако берега Сены не вдохновляли его — он не создан был для жизни на чужбине.

Заинтерсовался Тьерри и еще одним жителем квартала. Этот господин, на которого не раз работал Бельтран, был обыкновенным вором, обкрадывавшим частные дома, — словом, одним из тех, кого на языке полиции именуют домушниками. Он жил в небольшом особняке, который занимал выгодную стратегическую позицию и, словно часовой на посту, одиноко стоял на краю квартала. Звали вора дон Хосе. Он почти не выходил из дому. Ни с кем не разговаривал. Только с Бельтраном открывал душу, пускаясь в откровенности. У этого невысокого, щуплого, лысого, приятного с виду человека были жена и двое детей — сын и дочь. Он располагал кое-каким состоянием, которое сколотил благодаря тому, что долгое время обкрадывал могилы. Дон Хосе в совершенстве владел четырьмя языками и с одинаковой легкостью выдавал себя за Гомеса из Севильи, Солера из Барселоны {234} , Смита из Ливерпуля или Дюрана из Пуатье.