— Бельтран-фонарщик! Это похоже на заглавие мелодрамы, — уверял он.
— Почему?
— Так мне кажется, — отвечал Тьерри и добавлял: — Фонарщик — профессия благородная. Я читал, что во время французской революции многие аристократы, эмигрировавшие из Парижа в Лондон, стали там фонарщиками.
Бельтран понимал шутку и либо смеялся над ней, либо парировал ее одной из своих классических фраз. Он любил играть на гитаре. У него был небольшой голос, и пел он с душой. Лучше всего у него получались популярные танго.
В начале ноября Сильвестра выполнила пожелание Тьерри и объявила ему:
— Послушайте, сеньорито. (Обращаться к Хайме на «ты» казалось ей неприличным.) На улице Браво-Мурильо есть особнячок, как раз такой, в каком вы, по вашим словам, хотели бы поселиться. Сходите и посмотрите.
Дом стоял между площадью Кеведо и садом при водохранилище Лосойского канала, на углу недавно проложенной и не до конца застроенной поперечной улицы, которая начиналась от улицы Браво-Мурильо и тянулась до самого ипподрома. Это был небольшой, сильно запущенный особняк с садом, обнесенным стенами: две из них, образовывавшие прямой угол, выходили на новые улицы.
Фасад из ярко-красного кирпича был местами увит почерневшим вьюнком, уже тронутым осенними холодами. На нижнем этаже выдавался вперед застекленный балкон, на верхнем — виднелось большое окно с разбитыми стеклами; трещины на них были заклеены бумажными полосками.
В дом можно было войти через калитку, пробитую в стене запущенного сада, где росли чахлые деревца и стояла беседка, окруженная кустами белых роз.
Вход в особняк украшали стеклянный навес и две статуи Флоры {218} и Помоны {219} , высившиеся по бокам. Из небольшого вестибюля по коридору можно было попасть во внутренний двор или подняться по лестнице на верхний этаж. В глубине двора стоял флигель с железной лестницей. Стены его были из тонкого, поставленного на ребро кирпича, — Бельтран называл такую кладку «барабанной перепонкой». Нижнее помещение, вымощенное каменными плитами, служило когда-то каретным сараем; наверху размещались комнаты, а на плоской крыше примостилась голубятня.
На первом этаже особняка располагались кухня, столовая, гостиная и большой салон с застекленным балконом. На втором этаже было что-то вроде студии: просторное помещение с большим окном, с отдельной спальней и ванной.
Здание, вероятно, построил какой-нибудь богатый человек, любитель роскоши. Все в доме было размещено и устроено с большим вкусом; судя по расположению и отделке комнат, особняк, видимо, предназначался для дамы.
В изящном нарядном салоне нижнего этажа стены были оклеены обоями, сделанными под ткань и разделенными золотым багетом на ровные квадраты. Во многих местах обои прорвались, всюду чернели дыры от гвоздей, через которые сыпалась известка. Узорчатый пол был выложен белыми и черными каменными плитками. Напротив окна возвышался большой мраморный камин с пришедшим в негодность экраном из листового железа. Роскошнее всего в салоне выглядел потолок: по краям его тянулась сконция, украшенная лепными фигурками и медальонами с изображенными на них головами воинов, гирляндами цветов и фруктов, а в центре красовался расписанный артесон, на серо-голубом фоне которого выделялись белые ангелочки. Элегантный салон предназначался, наверное, для приемов, но время и небрежность постояльцев свели на нет его былой блеск.
Студия, или кабинет, на втором этаже, должно быть, выглядела когда-то очень красиво, но теперь имела довольно жалкий вид. На стенах и полу виднелись черные пятна — следы долгого пребывания в ней фотографа.
Особняк, сдававшийся внаем, располагался на территории огромного пустынного прямоугольного участка земли. Почти на всем своем протяжении стороны этого прямоугольника были обозначены черными просмоленными столбами, тут со временем должны были построить новый квартал.
Недалеко от особняка, на одной из прилегавших к участку улиц, выстроились в ряд несколько новых низеньких домишек и жалких лавчонок. На других сторонах прямоугольника виднелись хижины, а в центре возвышался желтоватый трехэтажный домина, давно уже разрушенный, разоренный и ставший приютом нищих и бродяг.? Жители квартала называли это здание «дом со смоковницей».
Тому, кто глядел с плоской крыши кирпичного флигеля, стоящего во дворе, пустырь напоминал деревенскую площадь, окруженную глинобитными хижинами с одной дверью и единственным окном; полуразвалившийся желтоватый дом, пристанище бродяг, высился чуть поодаль. С застекленного балкона первого этажа открывался вид на кладбище Сан-Мартин с его островерхими черными кипарисами. Особняк как бы оказался в плену у огромного пустыря. Окаймленный шеренгой просмоленных столбов, этот прямоугольный пустырь походил на древний военный лагерь. Со всех четырех сторон его окружали вновь проложенные улицы.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу