Бернар Клавель - Пора волков

– Вымойте побыстрей его нары. Я хочу перейти туда. А то я у двери.

– Я сейчас вернусь, – сказала молодая женщина. – Переложим вас завтра утром.

– Нет, нынче вечером… Не могу я спать у самой двери.

Они вышли и положили тело в нескольких шагах от барака.

– Завтра у нас дела хватит, – сказала молодая женщина, дотрагиваясь до плеча возницы. – Значит, закапывать ты будешь?

– Да, – ответил он, – я.

– Стало быть, оба здесь спину погнем.

Женщина обернулась к цирюльнику, который сходил в барак за фонарем и, возвращаясь, теперь прикрывал за собой дверь.

– Я посчитала, – сказала она, – с этим будет девятнадцать. Придется рыть большую могилу. Колен сумеет помочь?

– А как же, – ответил цирюльник. – Ежели только кто оторвет его от бутылки!

Цирюльник хохотнул и сказал:

– Есть надежда, что с приездом отца Буасси многое изменится.

– Кабы не стражник, с Коленом можно бы справиться, – продолжала молодая женщина. – Он – парень неплохой. А вот у того точно бес внутри сидит.

– Ну ладно, – сказал цирюльник. – Пошли! А вы, Антуанетта, останьтесь, чтоб проводить отца Буасси. У него нет фонаря. Еще заблудится.

Женщины вернулись в барак, а Гийон пошел следом за цирюльником. С самого утра он не расставался с иезуитом – отлучился только почистить кобылу, – и теперь, когда тот остался с больными, у Гийона возникло странное чувство. Какое-то время они шли молча, потом цирюльник вдруг завернул влево и направился к месту, где сочился родник. Фонарь высветил продолговатое углубление в камне, наполовину скрытое пузатой замшелой стеной, кое-где поросшей плющом, трепетавшим на ветру. Вода тонкой струйкой текла по водостоку, вытесанному из камня.

Цирюльник поставил фонарь на край этой чаши.

– Если хочешь, делай, как я, – сказал он.

Они вымыли руки, и цирюльник пояснил, что новые бараки построили здесь из-за источника, который никогда не высыхает. Ведь это так удобно: не надо возить воду издалека и есть где стирать белье.

Войдя в сторожевой барак, они увидели крупного кряжистого мужчину с тяжелым лицом, заросшим рыжей бородой и низко спускавшимися на лоб курчавыми волосами; он сидел за столом и ел суп.

– Вот, значит, когда ты просыпаешься, – проворчал цирюльник.

– Так никого же не было, – ответил рыжий детина тоненьким голоском, никак не сочетавшимся с его широченными плечами. – Я и надумал: возьму-ка я поем.

Он смотрел на Матье без тени удивления.

– Это Матье Гийон, – сказал цирюльник. – Он из Эгльпьера. Будет вместо нашего могильщика. Завтра поможешь ему вырыть яму.

– А мне надо за больными ехать.

– Поедешь потом.

Человек взглянул в сторону стражника, который храпел, широко раскрыв рот и свесив со скамьи руку.

– И на этого, – проговорил цирюльник, – тоже нашлась управа. Больше ему уж не покомандовать. Да и тебе советую держать ухо востро. К нам приехал отец иезуит, он будет тут начальником, и похоже, умеет он за себя постоять.

Рыжий кивнул. Казалось, ничто не способно вывести его из себя. Матье сел напротив, вполоборота к нему, налил себе полный стакан воды и стал медленно, не отрываясь, пить. Колен Юффель посмотрел на него, и в его карих глазах вспыхнула искорка удивления.

– Не надо пить здешнюю воду, – сказал он. – Ведь чуму-то разносят источники. Это всякий знает.

Он опять принялся за еду, потом, опустошив тарелку, отодвинул ее, несколько раз провел тыльной стороной руки по пухлым губам, наполовину скрытой бородой и усами, оперся локтями о стол, посмотрел на Матье и спросил:

– Из какой ты стороны-то, я запамятовал?

– Из Эгльпьера.

– Это где ж?

– Полтора лье от Салена, дальше по долине.

– А-аа… Недалеко от Оржеле, что ли?

– Да нет, – ответил Матье. – Но и Оржеле, и даже Альез я знаю. Я ведь возчик, так что, сам понимаешь, сколько дорог перехожено.

– А я коров пас.

Он замолчал и, казалось, о чем-то задумался – глаза его затуманились, глубокая складка пролегла между двумя буграми низкого лба, как бы придавленного нависшей над ним шевелюрой.

– В ваши-то края французы приходили? – спросил он.

– Да. И все с собой унесли. А люди сбежали в Сален. Так что деревня теперь пустая.

Юффель медленно покачал головой, потом прочистил горло и сказал:

– К нам они пришли в августе. Двадцать четвертого это было. До конца жизни не забуду.

Цирюльник, стеливший на нарах постель, перебил его:

– Оставь ты это, Колен. Завтра ему расскажешь. Он же спать хочет.

Бывший пастух точно ничего не слышал и ровным голосом продолжал: