Бернар Клавель - Пора волков

– Вы предупредили Антуанетту Брено? – спросил цирюльник.

– Да, – ответила Эрсилия Макло. – Она уже там.

– Я ведь говорил вам: не надо, чтоб умирающие видели, как приходит женщина, которая будет класть их в гроб.

– Но они же видят ее теперь целыми днями. Она помогает мне варить суп и раздавать еду – другого-то никого нет.

– И все же, – не уступал цирюльник, – не в такой поздний час.

– А вы сами скажите ей, цирюльник. Я, к примеру, считаю, что она права. Когда у человека агония, ему легче, ежели кто есть рядом – лучше уж она, чем вообще никого не будет.

Матье шел последним, видя между спинами лишь свет фонаря, выхватывавшего из темноты рытвины и грязные лужи. В небе, где продолжал водить хороводы ветер, не оставалось уже ни единого просвета. Матье не раз вздрагивал. Ему казалось, что эта ночь вот-вот навалится на них и обовьет гигантским влажным ледяным саваном. И снова его охватило желание бежать, – однако стоило хоть на миг погрузиться взглядом в эту темноту, как становилось ясно, что лучшей стражи, чем она, быть не может. А ведь как часто темной ночью ему приходилось идти или спать в лесу, на голой земле; сегодня же он чувствовал себя пленником тьмы, точно эта ночь была отлична от тех, которые он пережил раньше. Здесь, в обиталище самой страшной из болезней, он чувствовал себя будто в совсем незнакомом мире, где со всех сторон в зловещей темноте подстерегают его ловушки. И ему казалось, что жалкие остатки жизни, еще сохранившиеся на земле, собраны тут, в этих бараках, где существа, подобные ему, цепляются за свою боль.

И мир, быть может, угаснет вместе с ними. До сих пор ему, вознице, у которого не осталось ни дома, ни семьи, удавалось выскользнуть из всех ловушек, что расставляла ему смерть, но, придя сюда, он попал в западню, откуда нет выхода. Его послали сюда, в бараки, и хотя нашелся человек, который разрешил ему бежать, он все-таки пришел сюда. И ему придется теперь своими руками касаться смерти, которую умирающие и умершие передают живым, чтобы увлечь их вслед за собой, как если бы они страшились отправиться одни в этот путь.

Священник и его спутники увидели освещенное окно, и цирюльник сказал:

– Ну вот, опять в последнем бараке. Уже четвертый за сегодняшний день.

– И наверняка будут еще, – добавила толстуха.

Цирюльник отворил дверь и вошел первым. Вопли и стоны сразу усилились.

В глубине комнаты горела единственная лампа, но фонарь, который нес цирюльник, выхватывал из полутьмы ввалившиеся лица мужчин с отросшими бородами. Сверкали глаза, тянулись костлявые, изуродованные руки. Сначала Матье показалось, что его сейчас вырвет – до того тошнотворный стоял здесь запах. Возница на секунду задержал дыхание, остановился, но выйти не отважился. Приложив к носу влажную ладонь, еще хранившую запах лошадей, он старался дышать как можно реже.

Он пошел вслед за остальными и увидел довольно красивую смуглую женщину лет тридцати; она стояла, скрестив на груди руки, возле неподвижного тела, накрытого с ногами и головой серой дерюгой.

Матье понял, что эта женщина обмывает покойников, и подивился, как она, такая молодая и красивая, может заниматься этим делом.

Она посмотрела на них своими черными глазами и спокойно сказала, обращаясь к священнику:

– Вы пришли слишком поздно, отец мой, он только что преставился.

Священник перекрестился и прочел заупокойную молитву. На мгновение наступила тишина, потом по комнате точно пробежал ветерок. Это больные шепотом повторяли молитву. Еще раз перекрестившись, монах отвернулся от покойника.

– Надо его вынести, – сказал цирюльник.

И тогда человек двадцать слабеющими голосами принялись звать священника:

– Отец мой, подойдите ко мне.

– Господин кюре… Господин кюре…

Священник широким жестом поднял руки, призывая к спокойствию.

– Да, да, я здесь, со всеми вами. Не волнуйтесь, я подойду по очереди к каждому.

Призывы и даже стоны стихли. Воцарилось тяжелое молчание, прерываемое лишь хрипами да время от времени – икотой. А священник уже сидел на краю нар рядом с больным, держа в ладонях его изуродованную руку.

– А ну, – сказал цирюльник, – помогите-ка мне… Ты – парень крепкий, подхватывай под плечи.

Матье без труда превозмог отвращение. Он больше ни о чем не думал. Словно разум его отделился от тела, которое повиновалось приказам цирюльника. Вот он просунул руки под теплые еще плечи покойника. Дерюга оказалась мокрой и липкой, но возница не отдернул рук. Цирюльник взялся за ноги, а толстуха и молодая женщина с двух сторон подхватили тело, чтобы оно не провисало. Подняв покойника, они медленно направились к двери. Какой-то больной крикнул им вслед: