Кнут Гамсун - А жизнь продолжается

Так уж сложилось, что к нему непрерывно обращались за советами, просили поделиться опытом. Как-то пришли два члена правления кино, они хотели, чтобы он зацементировал пол в кинозале. Он мог бы работать по вечерам и в выходные. Август отрицательно покачал головой, он на службе у консула и не может прирабатывать на стороне. «Нет, нет, люди добрые, у меня и без того дел по горло». — «Жалко, — сказали те, — нам позарез требуется помощь, старый-то пол прогнил».

Тем не менее архизанятой человек освободил время и наведался в Южное. Был субботний вечер, погода летняя, Август начистил до блеска ботинки, облачился в светлый полотняный костюм, купленный в Сегельфосской лавке, и подпоясался красным бахромчатым платком. Ни дать ни взять иностранец, впрочем, так оно и было задумано. Запустив руку в брючный карман, он позвякивал связкою из восьми ключей — что бы это значило? Наверное, то был намек, что он является владельцем восьми замкнутых сундуков.

В доме у Тобиаса не застать былого уюта, семья отрешилась от мира и всего мирского, вернулся евангелист и возобновил свою деятельность. Ну кто бы ожидал от Тобиаса и его домочадцев! Такой, казалось бы, путный, смекалистый человек, может, он и не поджигал весною свой дом, зато прямо-таки по-мирски обрадовался выплаченной страховке. Однако проповедник, евангелист, начал сбивать его с панталыку, Святой Дух — вещь мудреная, кончилось тем, что Тобиас и его жена и даже Корнелия отправились вместе с другими к Сегельфоссу и приняли крещение в проточной воде. Ну кто бы ожидал!

Жителей Южного селения охватило религиозное рвение, загребущий евангелист прибрал к своим рукам даже кое-кого из ново конфирмовавшихся, школьников, которые свидетельствовали у него в собраниях на коленях. Уповать, что скоро наступит осень и похолодает, было рано, температура крестильной воды все еще оставалась пятнадцать градусов.

Но кое-какие перемены произошли: объявился еще один проповедник и составил конкуренцию евангелисту. Этот остановился в Северном селении. Простой миссионер по фамилии Нильсен, он обходился без крещения и прочих подсобных средств, зато предъявил пастору Уле Ланнсену прекрасные рекомендации от нескольких служителей церкви.

Как выяснилось, он был не очень красноречив, зато кроток лицом и полон приязни к слушателям. Он произвел-таки впечатление, люди, которые ходили слушать и того и другого и которые знали толк в назидательных проповедях, сочли, что Нильсен чуток потолковее евангелиста. Одевался Нильсен просто, вместо воротничка повязывал на шею желтый платок, не носил длинного сюртука, и руки белизной у него не отличались, однако это нисколько не умаляло его достоинств.

Ему неизбежно пришлось выступить против евангелиста и деятельности последнего в южной окрестности города. Ангел Господень и тот бы не удержался. При этом Нильсен неожиданно проявил находчивость, вот вам и Нильсен, он метил не в бровь, а в глаз. «В Южном селении, — сказал он, — крестятся наново и дерзостно предают Святого Духа насмешкам и поношению. Но это признак невоспитанности — поносить… отсутствующих!» — сказал он язвительно.

Вот так он запросто и калякал с крестьянами, и завоевал их доверие, только где ему было устоять против евангелиста, который вовсю применял крещение и коленопреклонение. В общине Уле Ланнсена начались свары и распри, дело дошло до того, что, встретившись на проезжей дороге, прихожане набрасывались друг на друга с кулаками, и тогда «Сегельфосский вестник» в очередной раз спросил Уле Ланнсена, не считает ли тот нужным вмешаться. «Нет, — ответил пастор, — это ни к чему, погодим до зимы, а там все утрясется само собой!»

Предметом раздоров по-прежнему был Святой Дух. Никогда еще сей Бог, сокрытый в Боге, не пользовался такой популярностью, евангелист в своих проповедях только о нем и вещал, в результате чего Святой Дух приобрел куда большую известность в сегельфосских селениях, нежели в остальной части страны. Вдобавок евангелист до того похоже его описывал, ну прямо живой портрет! «А кроме всего прочего, я могу сказать вам, как его звать по-латыни, — сообщил евангелист, — он зовется Spiritus sanctus. Можете спросить хоть кого угодно!»

Август угодил в эту религиозную междоусобицу, не имея должной теологической подготовки. Тобиас ни словом не помянул про лошадь, которую он получил задаром, он вообще не склонен был разговаривать с Августом, который явился к ним, опоясанный красным платком с легкомысленной бахромой. Тобиас только и разглагольствовал, что о дне грядущем, то бишь очередном крестильном воскресенье. Ну и пес с тобой, подумал Август и даже не перекрестился. А вслух сказал: