Педро Аларкон - Треугольная шляпа, Пепита Хименес, Донья Перфекта, Кровь и песок

А ведь, в сущности говоря, идеалы, которые отстаивал молодой инженер, не бог весть как радикальны. Пепе Рей, несомненно, списанный с натуры портрет энтузиаста-просветителя краузистского толка, вовсе не посягает ни на религию, ни на социальные устои общества. Но в косном, затхлом мирке Орбахосы даже его мечты о преобразовании края при посредстве полдюжины предприятий и нескольких тысяч энергичных рук, даже его вполне невинный скепсис относительно религиозных чудес кажутся неслыханным потрясением основ.

Некоторые зарубежные исследователи выражают сомнение в типичности трагического финала: слишком, мол, несоразмерны причины и следствие. Согласиться с этим никак нельзя: жестокость, с какой карает Пепе Рея и Росарио потревоженный ими мир косности и застоя, присуща этому миру искони в большом и малом: здесь с тупым равнодушием приканчивают мелких воришек, чтобы не конвоировать их в тюрьму; убивают из засады зазевавшегося путника ради нескольких монет; уничтожают «возмутителя спокойствия», осмелившегося бросить хотя бы маленький камушек в это стоячее болото, отравляющее своим смрадом все вокруг.

Удар, нанесенный романом Гальдоса по реакции, был метким. Недаром реакционеры встретили появление «Доньи Перфекты», а затем и «Глории» и «Семьи Леона Роча» яростными нападками, обвинением писателя в безнравственности и подрыве общественных устоев.

Подобные обвинения еще не раз бросали Гальдосу на протяжении его долгой жизни. Все его творчество, от первого до последнего романа, — гневный обвинительный акт тому, что губит человеческое в человеке, делает людей рабами корысти, тщеславия, лицемерно прикрываемого или откровенного эгоизма. На протяжении тридцати с лишним лет, с 1881 по 1915 год, Гальдос трудится над новым большим циклом, получившим название «Современных романов».

Подобно «Человеческой комедии» Бальзака, «Современные романы» должны были дать как бы анатомический разрез современного писателю общества, вскрыть ведущие, характерные тенденции эпохи. Не случайно одной из основных тем романов Гальдоса этих лет становится антибуржуазная тема. Именно обличением самых болезненных язв капиталистической действительности и привлек внимание испанского писателя в те же годы Эмиль Золя. Правда, в романах начала 1880-х годов («Обездоленная», 1881; «Запретное», 1884–1885, и др.) Гальдос отдает дань также и некоторым крайностям натуралистической эстетики — преувеличенному вниманию к проблемам наследственности, к роли биологических факторов в жизни общества и т. п. Но от этих крайностей он довольно быстро избавляется не без благотворного влияния русской культуры и литературы, в частности романов Тургенева и Толстого. Посетившему его в конце 1880-х годов русскому журналисту И. Яковлеву (И. Я. Павловскому) Гальдос говорил о Тургеневе: «…я знаю все его сочинения и люблю как друга, хотя лично никогда не знал». Воздействие идей и художественного метода Толстого особенно отчетливо проступает в романах середины 1890-х годов — «Назарин», «Альма» (оба —1895 г.), в последних частях тетралогии о ростовщике Торквемаде (1889–1895).

С годами не только расширяется тематический диапазон творчества Гальдоса, но и углубляется его мастерство. «Гениальным портретистом общества» назвал его крупнейший испанский мыслитель и писатель начала XX века Мигель де Унамуно. И действительно, искусство портрета, столь ярко обнаружившееся еще в ранних романах Гальдоса, в их числе — в «Донье Перфекте», совершенствуется: портреты, нарисованные художником в «Современных романах», сохраняя социальную определенность, обретают большую масштабность и объемность, богатство оттенков и полутонов. И вместе с тем все более многогранно раскрывается в романах Гальдоса и социальная среда, в которой взросли герои романов, показывается сложное и разностороннее воздействие среды на формирование их характеров. Наконец, разнообразнее и богаче становится и стилистическая палитра писателя: рядом с гротеском появляется юмор, пафос обличения соседствует с тонкой иронией, философское размышление — с лирическим переживанием красоты пейзажа. Все это и сделало книги Гальдоса, которые, по меткому выражению другого испанского прозаика и критика XX века, Асорина, были «до краев переполнены действительностью», близкими не одному поколению читателей Испании и Европы.

Расцвет классического критического реализма XIX века в Испании длился недолго. Уже писатели так называемого «Поколения 1898 года» — Мигель де Унамуно, Пио Бароха, Рамон дель Валье Инклан и другие, при всем своем уважении к Гальдосу и его единомышленникам, искали в искусстве путей иных, чем те, по которым шли зачинатели критического реализма в Испании — Аларкон, Валера, Гальдос. Однако на рубеже XIX–XX веков художественные возможности, которые открывала гальдосовская традиция, отнюдь не были исчерпаны. И это подтверждается творчеством тех писателей, которые сохранили верность ей и тогда, когда многие молодые критики уже объявили эту традицию «устаревшей». Одним из последних могикан классического реализма в Испании был Висенте Бласко Ибаньес (1867–1928). Критически усвоив и разрабатывая некоторые темы и приемы гальдосовского творчества, Бласко Ибаньес искал и находил свою особую, лишь ему присущую точку зрения на окружающую действительность, свою особую манеру ее изображения. Вот почему глубоко ошибочной представляется оценка творчества этого крупного художника как «эпигонского», оценка, которая в последние годы довольно часто появляется на страницах критических обзоров.