Марсель Швоб - Воображаемые жизни

И на свесившейся руке царя Соломона Суфрах увидел блистающей великую печать. Он подполз на коленях к ложу, приподнял морщинистую руку и схватил соскользнувший перстень.

И тотчас свершилось темное геомантическое предсказание. Сон Соломонова бессмертия был нарушен. В одно мгновенье распалось тело царя, и осталась только горсть белых и гладких костей, который словно пытались защитить нежные руки мумии. Но из Суфраха, настигнутого властью «Красной фигуры» в «Доме смерти», красным потоком пролилась вся кровь его жизни, и он погрузился в покой земного бессмертия.

С перстнем царя Соломона на пальце остался он распростертым у алмазного ложа, на тысячи лет сохраненный от тления, в месте глухом и тайном, как возвестила ему фигура «Темницы».

Вновь опустилась железная дверь в порфировом коридоре, и огненные псы стали охранять бессмертного геоманта.

Впервые он научился узнавать священные предметы в церкви Орто-Сан-Микеле, где мать поднимала его, чтоб он мог дотронуться ручонками до красивых восковых фигурок, висевших перед Святой Девой.

Дом его родителей прилегал к Баптистерию. Трижды в день — на заре, в полдень и вечером — он видел, как проходили мимо два нищенствующих брата Ордена Святого Франциска с кусками хлеба в корзине.

Часто он провожал их до монастырских ворот. Один из монахов был очень стар: он говорил, что пострижен еще самим святым Франциском. Он обещал мальчику научить его разговаривать с птицей и со всей полевою тварью.

Скоро Дольчино сталь проводить все время в монастыре. Он пел вместе с братьями своим свежим голосом. Когда по звону колокола сходились чистить овощи, он помогал их перемывать около большого чана. Повар Роберт ссужал его старым ножом и позволял перетирать полотенцем посуду. Дольчино любил рассматривать висевшую в трапезной светильню с нарисованными наверху двенадцатью Апостолами в деревянных сандалиях и коротких плащах, покрывавших им плечи.

Самой большой его радостью было сопровождать братьев, когда они ходили от двери к двери, прося милостыни, и носить за ними корзину, покрытую холстом.

Однажды днем, когда солнце еще стояло высоко, им отказали в подаянии в низеньких домах на берегу реки.

Было очень жарко, и братья почувствовали сильный голод и жажду. Они зашли в один незнакомый им двор, и Дольчино вскрикнул от неожиданности, опуская корзину. Все кругом было увито пышнолистным виноградом и полно сладостной зелени. Среди нее, прыгая, резвились леопарды и другие звери, и тут же сидели девушки и юноши в сияющих тканях, нежно игравшие на виолах и цитрах. Глубок был разлитый здесь покой, и тень густа и благоуханна. В безмолвии все внимало поющим, и было нездешним это пение.

Братья не проронили ни слова, их голод и жажда пропали, и они не осмелились просить ничего. С большим трудом нашли они силу уйти; на берегу реки, обернувшись, они уже не увидели в стене никакого отверстия. Пока Дольчино не открыл корзину, они думали, что все это некромантическое видение. Она была наполнена белыми хлебами, словно Иисус своими собственными руками умножил бывшее там подаяние.

Так открылась Дольчино благодать нищенства. И все же не вступил он в Орден, думая о своем призвании, что оно выше и необычней.

Переходя из монастыря в другой, братья брали его с собою в дорогу: из Болоньи в Модену, из Пармы в Кремону, из Пистойи в Лукку. В Пизе он почувствовал себя озаренным истинною верой.

Когда он спал на стене, окружавшей дворец епископа, его разбудил звук букцины. На площади толпа детей, с вербами и зажженными свечами, окружала дикого с виду человека, трубившего в медный рог. Дольчино казалось, что он видит святого Иоанна Крестителя. У человека была длинная черная борода и темная мешкообразная власяница с широким красным крестом от шеи до пят. Его опоясывала звериная шкура. Он воскликнул ужасающим голосом: «Laudato et benedetto et glorificato sia lo Padre». И дети громко вторили ему. И продолжал: «sia lo Fijo» — и дети подхватили то же. И еще продолжал: «sia lo Spiritu Sancto», — и дети повторяли за ним. Потом он запел с ними вместе: «Alleluia, alleluia, alleluia!» И вострубил он, и начал проповедовать. Его слово было терпким, как горное вино, но оно привлекало Дольчино.