Готхольд Лессинг - Драмы_Басни в прозе

Спешишь порадовать меня?

Дань за семь лет приспела из Каира!

Да. Слышал.

Значит, опоздал?

Ничуть!
За рвение обрадовать меня
Возьми один иль два мешка.

Три, значит!

Да, — если ты считать умеешь, — три.

Быть может, третий вестник подоспеет,
Коль сможет подоспеть…

А что?

Не знаю,
Цела ли голова его. Как только
Удостоверились мы в том, что прибыл
К нам с данью караван, мы вскачь пустились
На борзых конях. Головной упал,
Я вырвался вперед и первым в город
Примчался. Но пройдоха Ибрагим —
Он знает все проулки…

А тот первый?
С коня свалившийся? Скачи на помощь!

Скачу! И если он в живых остался,
Так поровну с ним деньги поделю.

И этот малый добр и благороден!
У многих ли подобных встретишь слуг?
Кто запретит мне думать, что своим
Примером я их воспитал? К шайтану
Блажную мысль: их вновь преобразить
В благоразумных скаред!

Повелитель!

Ты, что ль, с коня свалился?

Нет. Я только
Спешу сказать: приведший караван
Эмир {146} Мансор уж спешился.

Скорее
Веди его сюда! Да вот он сам!

Добро пожаловать, эмир! Мансор,
Мансор! Ну, натерпелся я!

Ты в этом
Послании прочтешь, что твоему
Слуге Абулкосему вновь пришлось
Восстановить порядок в Фиваиде,
Пред тем как нас послать в твой стольный град.
А там уж я спешил, как мог.

Спасибо!
Возьми теперь, усердный мой эмир, —
Ведь ты не возразишь? — с собой прикрытье
Надежное, чтоб тотчас, без промешки,
Отправиться в Ливан, к отцу, с большою, —
Нет, с б ольшей, — частью дани.

Все исполню,
И преохотно!

Отряди конвой
Помногочисленней. Ведь там, в Ливане,
Не так спокойно. Может, ты слыхал:
Храмовники опять зашевелились…
Будь осторожен! А теперь пойдем!
Где караван? Хочу распорядиться
Всем самолично. Эй! Вернусь и — к Зитте!

Нет! В дом я не войду; чай, не навечно
Он затворился в нем. Еще вчера
Меня здесь так радушно окликали…
Того гляди, мне запретят бродить
Вокруг двора его в надежде тщетной,
Что позовут меня. Гм! Я сегодня
Не в меру зол. Что я в его словах
Нашел обидного? Ведь он сказал мне:
«Я вовсе не отказываю вам», —
А Саладин согласие ускорит!
Что? Иль в душе моей царит прочней
Христианин, чем иудей в Натане?
Кто знает сам себя? Но как иначе
Понять, что не могу ему простить
Ничтожную, казалось бы, добычу,
Отбитую у христиан? Конечно,
Немалая покража существо,
Столь дивное! Но кто ее создатель?
Неужто раб, на дикий берег жизни
Бесформенную глыбу зашвырнувший
И тут же скрывшийся? Куда верней,
Ваятель это, в грубой глыбе камня
Божественное тело угадавший
И обессмертивший! Ее отцом,
Зачатью вопреки, все ж остается
Вовеки этот жид. Представлю только
Себе ее девчонкой христианской,
Отбросив все, что названый отец
Сумел вдохнуть в нее, — ответствуй сердце, —
Что в ней могло бы так прельстить тебя?
Почти ничто! Ее улыбка даже
Была бы только дрожью нежных мышц,
Не более! То, что слагало б губы
Ее в улыбку, было б недостойно
Той прелести, что нас чарует в ней.
Да! Недостойно. Разве не знавал
Улыбок женских я, едва ль не краше?
Но что их вызывало? Пьяный смех,
Двусмысленная шутка, балагурство,
Блудливый поцелуй… Ужели ж ими
Был очарован я? Иль пожелал
В мишурном их мерцанье раствориться?
Не помню что-то! Так зачем же злюсь
Я на того, кто так ее возвысил?
С чего бы это? Если заслужил
Насмешку я султана при прощанье,
Постыдно то уже, что обо мне
Он это мог подумать. О, каким
Ничтожеством ему я показался
И вертопрахом! «Все из-за девчонки?»
Курд! Курд! Приди в себя! Опомнись! Даже
Когда тебе и правду нашептала
Старуха Дайя. Но зачем ей верить?
Чу! Наконец-то он из дома вышел,
В беседу с кем-то погружен. Но — с кем?!
С моим знакомцем послушником! Боже!
Тогда он знает все! И патриарху
Он выдан с головой! О, что, глупец,
Я натворил! Чт оискорка одна
Безумной страсти может понаделать,
Проникнув в мозг и воспалив его!
Решай на месте, как беде помочь!
Я притаюсь за пальмой… Лишь бы он,
Сей послушник, скорей его покинул!