Готхольд Лессинг - Драмы_Басни в прозе

Будет?

Верно!
Я рассуждаю так: когда с добром —
А я стремлюсь к нему! — так часто зло
Соседствует, не отказаться ль лучше
От «добрых дел»? Что значит зло, мы знаем
Довольно точно, а с добром, признаться,
Куда сложнее дело обстоит.
Ну, что естественнее: взять ребенка
Крещеного и воспитать его,
Как дочь родную, с ревностной заботой,
С любовью неусыпною? Все это
Вы делали, как любящий отец, —
И вот награда! Эка ерунда!
Умней, быть может, было бы дитя
Крещеное растить, как христианку,
На стороне. Но вы дочурку друга
Тогда бы не любили так. А детям,
Хотя бы и зверенышам, любовь
Нужней, пожалуй, веры христианской.
Христианином стать всегда успеешь!
Росла бы девочка здоровой, доброй,
Под бдительным надзором вашим, бог
Ее считал бы той, чем та была.
И разве христианство все не вышло
Из иудейства? О, как часто я
Досадовал на то и слезы лил
Над тем, что христиане забывают,
Что и Спаситель наш был иудеем.

Так будьте же заступником моим,
Мой добрый брат, когда ханжи и злыдни
Начнут терзать меня за мой поступок,
За подвиг мой! Вам только одному
Его поверю — с тем чтоб вы в могилу
С собою унесли его. Еще…
Ни с кем… о нем… не смел я говорить —
Тщеславиться постыдно!.. Только вам
И вашей простоте богоугодной
Откроюсь я. Она-то, чай, поймет,
Чт осовершить способен человек,
Покорный господу…

Что с вами, сударь?
Вы плачете?

Мы встретились тогда
В Даруне. Но едва ль дошло до вас,
Что накануне в Гате {144} христиане
Предали избиенью иудеев,
Что и жена и семеро моих
Сулящих счастье сыновей сгорели
У брата в доме.

Боже!..

Перед вашим
Приездом я лежал три дня, три ночи
В золе, во прахе перед вездесущим,
И плакал… Нет, не плакал, а вопил!
Корил творца и клял его творенье
И мстить хотел жестоким христианам
И днесь и впредь!

Могло б иначе быть!

Но постепенно разум прояснился
И внятным голосом сказал мне: «Все же
Есть бог и божья правда! Встань! Ступай!
И сотвори, что ты постиг умом!
И знай: благое делать не труднее,
Чем веровать в благое, — захоти лишь!
Восстань!» Я встал и крикнул: «Я хочу!
Лишь повод дай мне, господи!» И тут
Вы спрыгнули с коня и протянули
Дитя в плаще своем. Что вы тогда
Промолвили, что я сказал, — не помню…
Я знаю только, что младенца принял
Из ваших рук, на одр свой положил,
Поцеловал… и прорыдал: «О боже!
Одну взамен семи ты все же дал мне!»

Натан, клянуся, вы христианин,
Из лучших лучший!

Благо нам! Что в ваших —
Христианином делает меня,
В моих глазах вас делает евреем.
Но хватит друг на друга умиляться!
За дело! Пусть я семикратной цепью
Прикован к этой девочке чужой,
Пусть убивает мысль меня, что с нею
Вторично семь цветущих сыновей
Утратить должен я, но если хочет
Сей жертвы провиденье, — я смирюсь.

Так! Ныне отпущаеши! Что сам я
Хотел бы присоветовать, благой
Порыв души вам мудро подсказал

Лишь бы не первый встречный на дороге
Увез ее!

Конечно!

Лучше все же —
Кто хоть не большие права имеет
На Рэху, но бесспорные…

Вестимо!

Права, что только кровь и естество
Даруют.

Верно, верно!

Так скорее
Мне назовите брата иль дядьев,
Брательника, двоюродного деда!
Лишь родичу не откажусь отдать
Ее, способную украсить сердцем
Своим и обращением любой
Дворец иль замок! И любую веру!
Вы знаете, кто родичи ее?

Нет, к сожалению. Уж я сказал вам,
Что лишь недолго послужил отцу
Ее достойному.

Быть может, все же
Вы вспомните, как мать ее звалась
В девичестве? Уж не фон Штауфен ли?

И впрямь как будто так…

А брат ее
Не Конрад ли фон Штауфен был, храмовник?