Её голос звучал естественно. Стоит ли зря волновать ребёнка?
Было поздно. Г‑жа де Фонтанен села в кресло, возле полуоткрытой двери в коридор, чтобы услышать, как возвращается сын.
Ночь прошла, наступило утро.
Около семи утра собака вскочила на ноги и заворчала. В дверь позвонили. Г‑жа де Фонтанен бросилась в прихожую, она хотела открыть сама. Перед ней стоял незнакомый молодой человек с бородой… Несчастный случай?
Антуан назвал себя, сказал, что ему нужно повидать Даниэля, прежде чем тот уйдёт в лицей.
— Дело в том, что как раз… моего сына нет сейчас дома.
Антуан удивлённо развёл руками.
— Извините мою настойчивость, сударыня… Мой брат, близкий друг вашего сына, со вчерашнего дня исчез из дому, и мы страшно встревожены.
— Исчез?
Её рука судорожно вцепилась в белый шарф на голове. Она отворила дверь в гостиную, Антуан последовал за ней.
— Даниэль тоже не вернулся вчера домой, сударь. Я тоже очень волнуюсь.
Она опустила голову и тут же снова вскинула её.
— Тем более что сейчас моего мужа нет в Париже, — добавила она.
Всё в этой женщине дышало такой искренностью и простотой, какой Антуан никогда ещё не встречал. Измученная бессонной ночью, вся во власти смятения и тревоги, она стояла, обратив к молодому человеку открытое лицо, на котором чувства сменялись, как чистые тона на палитре. Несколько секунд они глядели один на другого, друг друга не видя. Каждый следовал за извивами своей мысли.
Антуана поднял в это утро с постели детективный азарт. Он не воспринимал трагически выходку Жака; его подстёгивало лишь любопытство, он пришёл допросить этого мальчишку, сообщника брата. Но дело запутывалось ещё больше. Он даже испытывал от этого удовольствие. Когда события захватывали его врасплох, в его глазах вспыхивала непреклонность и под квадратной бородой круто каменела челюсть, тяжёлая семейная челюсть Тибо.
— В котором часу вчера утром ушёл ваш сын? — спросил он.
— Очень рано. Но довольно скоро вернулся…
— А, приблизительно между половиной одиннадцатого и одиннадцатью?
— Около того.
— Так же, как Жак! Они бежали вдвоём, — заключил он чётко, почти весело.
Но в это мгновение дверь, остававшаяся приотворённой, широко распахнулась, и на ковёр рухнуло детское тело в ночной рубашке. Г‑жа де Фонтанен вскрикнула. Антуан уже подхватил с пола потерявшую сознание девочку и держал её на руках; следуя за г‑жой де Фонтанен, он отнёс её в комнату и уложил на кровать.
— Позвольте, сударыня, я врач. Дайте холодной воды. У вас есть эфир?
Скоро Женни пришла в себя. Мать улыбнулась ей, но глаза девочки оставались суровы.
— Теперь всё в порядке, — сказал Антуан. — Ей нужно уснуть.
— Ты слышишь, родная, — шепнула г‑жа де Фонтанен, и её рука, лежавшая на потном лбу ребёнка, скользнула по векам, прикрывая их.
Они стояли по обе стороны кровати и не шевелились. В комнате пахло эфиром. Взгляд Антуана, устремлённый вначале на изящную ладонь и вытянутую руку, украдкой изучал теперь лицо г‑жи де Фонтанен. Кружевной шарф, в который она куталась, упал; у неё были светлые волосы, в них кое-где блестели седые пряди; ей было, наверное, около сорока, хотя походка и порывистость движений говорили ещё о молодости.
Женни, казалось, уснула. Рука, лежавшая на веках девочки, поднялась с лёгкостью крыла. Они на цыпочках вышли из комнаты, оставив приоткрытыми двери. Г‑жа де Фонтанен шла впереди. Она обернулась.
— Спасибо, — сказала она, протягивая обе руки. Движение было таким непосредственным, таким мужским, что Антуан взял её руки и сжал их, не решаясь поднести к губам.
— Малышка очень нервная, — объяснила она. — Услыхала, наверное, лай Блохи, решила, что возвращается брат, и прибежала. Она нездорова со вчерашнего утра, всю ночь её лихорадило.
Они сели. Г‑жа де Фонтанен вынула из-за корсажа записку, оставленную накануне сыном, и подала Антуану. Она смотрела, как он читает. В своих отношениях с людьми она всегда руководствовалась чутьём и с первых минут ощутила доверие к Антуану. «Человек с таким лбом, — думала она, — не способен на подлость». У него были зачёсанные назад волосы и довольно густая борода на щеках, и среди этих двух массивов тёмно-рыжих, почти чёрных волос на виду оставались только глубоко посаженные глаза да белый прямоугольный лоб. Он сложил письмо и вернул ей. Казалось, он размышляет над прочитанным, а на самом деле подыскивал слова, не зная, как приступить к делу.
— Мне думается, — осторожно начал он, — что есть определённая связь между их бегством и следующим фактом: как раз в эти дни их дружба… их связь… была обнаружена учителями.
Читать дальше