Бенито Перес Гальдос - Тристана. Назарин. Милосердие

— Идите устраивайтесь, а потом я скажу вам, что делать дальше.

— Ну, я-то, может, и без подсказки знаю, что мне делать.

— Как вам угодно… Если не хотите искать себе пристанища…

— Поищу.

— Тогда — до завтра, сенья Бенина.

— Ваша покорная слуга, сеньора Хулиана.

И Бенина быстро спустилась по ступеням, ей хотелось поскорей выйти на улицу. Когда дошла до слепого, поджидавшего ее неподалеку, тяжкое горе, от которого сжималось ее сердце, излилось горючими слезами, в отчаянии она стучала себя по лбу кулаком и восклицала:

— Неблагодарная, неблагодарная, неблагодарная!

— Ты не плачь, амри, — нежно сказал Альмудена, но голос и у него дрожал. — Твой госпожа плохой, ты есть ангел.

— Боже мой, какая неблагодарность! Что за мир, что за люди! Творить добро — только бога гневить…

— Мы уехать далеко, амри… далеко. Ты презирать этот дурной мир.

— Бог видит, что у кого в душе, и что у меня — тоже видит… Гляди, владыка земной и небесный, гляди хорошенько!

После этих слов Бенина дрожащей рукой отерла слезы и стала думать о практических делах, каких требовали сложившиеся обстоятельства.

— Уйти, мы уйти отсюда, — повторил Альмудена, беря ее за руку.

— Куда? — отупело спросила Бенина. — А, знаю! К дону Ромуальдо.

И сама изумилась, произнеся это имя, — она уже сама себя не понимала.

— Румуальдо есть выдумка, — заявил слепой.

— Да, да, это я его выдумала. А тот, который принес моей госпоже богатство, должно быть, другой, не настоящий… сам черт его придумал… Да нет, что это я, это мой не настоящий… Поди разберись. Ладно, Альмудена. Давай думать о том, что ты болен и что тебе надо провести ночь под крышей. Сенья Хулиана, которая теперь заделалась главной в доме моей госпожи и всем заправляет… и слава богу… дала мне дуро. Я отведу тебя во дворец Бернарды, а завтра видно будет.

— Завтра мы уходить в Хиерусалайм.

— Куда, говоришь? Ах, в Иерусалим? А где это? Ничего себе, ты так говоришь, будто зовешь меня, скажем, в Хетафе или в Нижний Карабанчель!

— Далеко, далеко… Ты выходить за меня замуж, ты и я всегда вместе. Сначала будем пойти в Марсель, по дорога просить милостыня… В Марсель садиться на пароход… пим, пам… Яффа… Хиерусалайм!.. Жениться в твой вера, мой вера, какой хочешь… Ты увидать гроб господень, я ходить синагога молиться Адонай…

— Погоди, дружок, успокойся и не дури мне голову всякой всячиной, мало ли что в горячке взбредет на ум. Сначала тебе надо поправиться.

— Я уже поправляться… горячка нет… совсем успокойный. Ты и я всегда вместе, мир большой, много-много дорог, много радость: земля, море, свобода…

— Все это очень хорошо, но пока что, как я понимаю, мы оба голодные и нам надо где-нибудь поесть. Если ты не против, пойдем в какую-нибудь таверну на Кава-Баха…

— Куда ты сказать…

Они сносно поужинали, Альмудена все продолжал мечтать, как они вместе отправятся в Иерусалим, прося милостыню на земле и на море, идти будут не спеша, без забот и печалей. Проведут в пути много месяцев, может, целый год, но в конце концов придут в Палестину, хотя бы пришлось идти пешком до самого Константинополя. А сколько прекрасных стран будет у них на пути! Нина возражала: не для ее ног такие длинные дороги, и тогда африканец, не зная, чем еще ее убедить, напомнил:

— Испания — неблагодарный страна… Надо ходить далеко, бежать от неблагодарные люди.

Поужинав, устроились на ночлег в доме Бернарды, в нижних залах, где койки — по два реала за ночь. Альмудена провел ночь беспокойно, долго не мог уснуть, бредил путешествием в Иерусалим; Бенина, чтобы успокоить его, сказала, что согласна на такое дальнее путешествие. Мордехай беспокойно ворочался на койке, словно лежал на колючках, жаловался на зуд и болезненные уколы, будто его кто кусал, однако, скажем сразу, причина была не в насекомых, спутниках нищеты, против которых придуманы разные порошки. А дело было в том, что болезнь марокканца перешла в другую стадию: наутро лихорадка сменилась красной сыпью на руках и ногах. Несчастный отчаянно чесался, и Бенина повела его на улицу в надежде, что на свежем воздухе ему станет легче. Останавливаясь в разных местах, они просили милостыню, чтобы не забыть свое ремесло, потом пошли на улицу Сан-Карлос, где жила Хулиана, и Бенина поднялась к ней за своими вещами. Та вынесла ей небольшой узел и посоветовала, пока они будут хлопотать насчет ее принятия в «Милосердие», снять где-нибудь комнату подешевле, с этим мужчиной или без него, что было бы лучше для ее репутации, подобный союз — нарушение приличий. И еще Хулиана сказала, что, когда Бенина смоет с себя всю грязь, собранную в Эль-Пардо, она может навестить донью Паку, та с радостью ее примет; но о возвращении в дом пусть и не думает, этого не желают дети, они хотят, чтобы их мать всегда была обихожена и обеспечена всем необходимым. С этим старушка согласилась, в подобной перемене она видела повеление свыше.