Афонсо Лима Баррето - Печальная судьба Поликарпо Куарезмы

— А вы за кого?

Фелизардо ответил не сразу. Взяв серп, он принялся срезать ветки со ствола. Анастасио стоя оглядывал болтливого товарища. Наконец, тот ответил:

— Я? Ну, не знаю… Наше дело маленькое. Это для вас, сеньор…

— Я такой же, как вы, Фелизардо.

— Если бы, сеньор! Три дня назад я слышал, что хозяин дружит с маршалом…

Он ушел, неся ствол, а когда вернулся, Куарезма боязливо спросил:

— Кто это говорит?

— Не знаю, не знаю, сеньор. Такие слухи ходят в лавке у испанца. Еще толкуют, будто доктор Кампу раздулся, как жаба, потому что гордится вашей дружбой.

— Но это неправда, Фелизардо. Я вовсе не друг маршала. Знал его, и только… Никогда не рассказывай это никому. Какой он мне друг?!

— Какой! — повторил Фелизардо с долгим, грубым смехом. — Хозяин увиливает.

Несмотря на все усилия Куарезмы, из этих детских мозгов никак нельзя было стереть мысль о его дружбе с маршалом Флориано. «Мы были знакомы по службе», — говорил майор. Фелизардо широко улыбался со словами: «Хозяин хитер, как змея».

Такое упрямство впечатлило Куарезму. Что он хотел этим сказать? И потом, слова Рикардо, его утренние намеки… Он считал трубадура честным человеком и верным другом, неспособным строить козни против него в трудную для себя минуту; но его пылкость, вместе с желанием быть добрым другом, могли сбить его с толку, сделать орудием какого-нибудь недоброжелателя. Куарезма задумался, остановившись со срезанными ветвями в руках; вскоре, однако, он забыл об этом, и ёго тревога рассеялась. Вечером, за ужином, он уже не вспоминал о разговоре, и обстановка за столом была обычной — не слишком веселой и не слишком грустной, но нисколько не омраченной его раздумьями.

Госпожа Аделаида, как всегда в белой блузке и черной юбке, сидела во главе стола; справа от нее расположился Куарезма, слева — Рикардо.

— Вы довольны прогулкой, сеньор Рикардо?

Она ни в коем случае не могла сказать «сеу».

Ее воспитывали как «сеньору» былых времен, что не позволяло ей употребить это распространенное простонародное выражение. Родители ее, не утратившие еще португальского духа, говорили «сеньор»; так делала и она, без всякой наигранности, совершенно естественно.

— Очень. Какие места!.. Водопад — настоящее чудо! Здесь, вдали от больших городов, рождается вдохновение.

И он изобразил что-то вроде экстаза: лицо, как греческая трагическая маска, гулкий голос, наподобие далекого грома.

— Ты много сочинил, Рикардо? — спросил Куарезма.

— Сегодня я закончил модинью.

— Как называется? — поинтересовалась госпожа Аделаида.

— «Губы Каролы».

— Прелестно! А музыку уже написали? — продолжила она.

Бокал, который Рикардо в этот момент подносил ко рту, застыл в воздухе. Последовал очень убежденный ответ:

— Музыку, сеньора, я всегда пишу в первую очередь.

— Значит, ты скоро споешь ее для нас?

— Конечно, майор.

После ужина Куарезма и Корасао дуз Отрус вышли на прогулку. Это было единственное нарушение режима работ, которое позволил себе Поликарпо, делая уступку своему другу. Он, как всегда, нес с собой кусок хлеба, чтобы раскрошить его в курятнике и понаблюдать за ожесточенной сварой между птицами. Затем он какое-то время смотрел на этих существ, созданных, питаемых и охраняемых ради поддержания его собственной жизни. Он улыбнулся петушкам, подержал на руках цыплят, пока еще бесперых, очень подвижных и жадных до еды, и задержался, чтобы подивиться глупости индейки, которая с важным видом делала круги и высокомерно кулдыкала. После майор прошел в свинарник и помог Анастасио наложить корм в корыта. Огромный вислоухий боров с трудом поднялся и, величаво прошествовав, сунул голову в чан. В другом отделении поросята, не переставая хрюкать, побежали вместе с матерью к еде и немедленно вывалялись в ней.

Жадность животных была поистине отталкивающей, но в их глазах сквозила совершенно человеческая мягкость, вызывавшая к ним симпатию.

Рикардо не особенно нравились эти низшие формы жизни, но Куарезма проводил бессчетные минуты, созерцая их с немым вопрошанием в глазах. Они присели на ствол дерева; Куарезма устремил взгляд в высокое небо, а Корасао дуз Отрус стал рассказывать какую-то историю. Вечерело. Природа становилась томной под конец горячего, долгого поцелуя солнца. Вздыхал бамбук, шептались цикады, обменивались любовными стонами горлицы. Но вот майор услышал шаги и обернулся. «Крестный!» «Ольга!»

Они тотчас же обнялись, а когда разжали объятия, еще некоторое время смотрели друг на друга, держась за руки. Последовали глупые и трогательные фразы, как при каждой желанной встрече: «Когда вы приехали? Не ждал… Так далеко…». Рикардо с восхищением смотрел на эти проявления нежности. Анастасио снял шляпу и смотрел на «сеньориту» своим ласковым и пустым взглядом африканца.