Ахмед Танпынар - Покой

«Наш квартал», — подумал он. Все его детство прошло на этом проспекте и в окружавших его переулках. «Прожить всю жизнь в одном квартале, в доме, с теми же привычками и друзьями и умереть среди них…» Он никак бы не мог смириться с этими рамками, которые сам себе нарисовал. В общем, он был не в состоянии продолжить ни одну мысль. Вещи и их бытие присутствовали в нем сами по себе. Они производили мысль, короткую, как отблеск, а затем другие занимали их место. Он почувствовал тоску человека, заблудившегося в лабиринте мыслей, какими бы они ни были жестокими.

Когда он проходил через Везнеджилер, то заметил, что небо стало немного ярче. Когда он пришел в Баязид, началось движение на террасах кафе. Стулья все еще стояли один на другом, однако ревностные официанты уже поставили несколько столов для утренних посетителей. Один из них, увидев Мюмтаза, явно обрадовался:

— Пожалуйте, Мюмтаз-бей, чай сейчас заварится.

Но это внезапно напомнило Мюмтазу утро перед экзаменом и не вызвало у него никакой радости. Он махнул рукой, будто очень занят. Голоса утренних прохожих, которые шли по той стороне проспекта в Аксарай, продавцов газет, бубликов- симитов и пирожков, начали постепенно вырисовывать облик утреннего города. Мюмтаз посмотрел на мечеть. Стая голубей села на землю и тут же снова взлетела. «Что их напугало?» — подумал он и тут же забыл свою мысль. По крайней мере, он еще мог восстановить рассуждения по своим ощущениям. «Это не невозможность, но, видимо, отсутствие желания. Неужели я так равнодушен ко всему? Неужели я не смогу вновь создать в себе мир? Неужели во мне никогда больше не заговорят воспоминания? Или я схожу с ума в полном сознании? С широко открытыми глазами?»

Ставни дежурной аптеки были все еще закрыты. Какая-то женщина била кулаком по ставням, то и дело вставая на цыпочки, чтобы заглянуть внутрь через небольшую щель. В руке она сжимала изрядно скомканный рецепт. Она выглядела нищей и усталой.

То и дело она повторяла: «О Аллах!» — а затем снова вставала на цыпочки, и пыталась заглянуть внутрь.

Наконец, аптекарь пришел, Мюмтаз с женщиной одновременно протянули рецепты. Мюмтаз купил нужные лекарства. Все это он делал в большой спешке, как человек, который не хочет потерять ни секунды.

На самом деле так и было. Та его часть, которая сознавала ответственность за то, что он должен принести лекарство, бодрствовала. Она не терялась. В то же время все его сознание требовало сна, его шатало между этими двумя состояниями; вселенная превратилась в странный механизм, части которого невозможно было удержать в поле зрения; едва сосредоточившись, он тут же терял их. «Что со мной?» — подумал он еще раз. Определенно между ним и миром была некая завеса, о существовании которой он до настоящего момента не подозревал. Прозрачная и ясная, она отделяла его от мира.

Но можно ли отгородиться от мира? «Жизнь так прекрасна…» В самом деле, как замечательно было жить в этот утренний час. Все было красивым, свежим и гармоничным. Все вокруг улыбалось человеку. Мюмтаз считал, что он мог бы в этот час целую вечность смотреть без скуки на лист акации, на мордочку маленького зверька или на человеческую руку. Потому что всё кругом было хорошо. Звучала симфония неясного света; во дворе мечети уже танцевал первый луч солнца, словно обнаженная женщина. Все было прекрасно: этот свежий запах кунжутных симитов , спешка прохожих, эти задумчивые лица. Но он не мог подробно рассмотреть ни одного из них. «В такой час? Возможно, я настолько отрешился от жизни, что все вещи мне кажутся такими красивыми. Почему бы и нет?» Это ощущение красоты и сопровождающая его радость, звучавшая внутри него, как оркестр, не были обычными чувствами. Они напоминали своего рода открытие. И открытие это было такого рода, какие даются человеку лишь в последний миг, когда разум, оборвав связи с окружающим миром, остается наедине с собой в самом чистом виде и мыслит безупречно. Это одна из истин, которые можно узнать только на самом краю бездны. Только там может быть такая ясность последнего предела.

«Как странно! Ничто не связано ни с чем другим. Я вижу все по отдельности!» — сказал он сам себе.

Стоявший рядом с ним человек ответил:

— Конечно, ничто не связано. Ведь ты видишь истину!

— Но разве вчера или позавчера я так не видел? Что, я никогда не видел истины? Ни разу она мне не встречалась?

Он ощущал, что некто стоит рядом с ним, но он не мог посмотреть ему в лицо, и это казалось ему вполне естественным.