В тот понедельник вечером произошло то же самое. В шесть часов, вернувшись с факультета на Таксим, Мюмтаз узнал от одного знакомого, что три дня назад компания Адиле-ханым провела замечательный вечер в одном из многолюдных клубов Стамбула, на который были вместе приглашены Суат и Нуран. Этот несчастный идиот, которого Мюмтаз едва не повесил за воротник, чтобы он рассказал обо всем произошедшем, поведал все, не утаив ни одной детали: о том, как прошла вечеринка, за которой он наблюдал издалека, о том, какие наряды были на женщинах, о том, как весел был Суат и как часто он поднимал свой стаканчик, и о том, как вся компания смеялась и развлекалась.
— Я пришел один. По правде говоря, если бы ты там был, я бы к ним присоединился. Я даже какое-то время тебя ждал. Но какие там были женщины, дружище! Какие женщины!
Этот знакомый ничего не знал о связи Мюмтаза и Нуран. Он только знал, что Мюмтаз дружит с Сабихом.
— Ой, а еще там была одна женщина, наверное, любовница Суат-бея, — затем он внезапно добавил с таким видом, словно осуждая Мюмтаза за то, что тот испортил ему развлечение: — Братец, а ты куда пропал? Ты что-то снова пишешь? Сменил предмет исследований? Но помилуй, так нельзя! Скажи, где ты бываешь, мы тебя разыщем, ладно? Мы — твои друзья! Как-нибудь придем к тебе все вместе. Ты вообще нигде не сыщешь такого веселья, как с ними.
Слушать дальше Мюмтаз не стал. Он почти через силу разжал пальцы руки, никак не выпускавшей воротник этого дурня, любителя бесплатных развлечений, и, сильно толкнув его, ушел прочь. Мюмтаз знал, что если пробудет там еще несколько минут, то вынужден будет побить парня. Он был страшно зол на Нуран. Весь вечер той пятницы, о которой шла речь, Мюмтаз провел дома, ожидая ее прихода. За день до того Нуран по телефону пообещала, что завтра непременно придет. Не дождавшись ее, совершенно разбитый из-за пустых надежд, смешанных с состраданием, в тот вечер он никуда не пошел и лег спать. Но из-за того, что прийти она обещала непременно, он всю ночь провел в страхе за нее. Он то и дело просыпался, курил, бродил по комнате, открыв окно, слушал уличную тишину. А теперь ему сообщали, где его возлюбленная провела ночь, которая доставила ему столько страданий, сообщили даже, что она была в новом платье, которого он еще не видел, и какая у нее была прическа.
После этого происшествия Мюмтазу было очень сложно возвращаться домой. Его переполняли чувства одиночества, онемения, безысходности, словно отравленные ножи, его ранили гнев и ненависть… Все это так хорошо было ему знакомо… Он торопливо шагал в сторону Бейоглу, то и дело останавливаясь, и повторял слова, которые только что услышал: «Еще там была одна женщина, наверное, любовница Суат-бея».
Но почему бы и нет? Внезапно ему вспомнилась небольшая деталь. Однажды, когда они собирались с Нуран отправиться вместе в гости, она спросила: «Почему ты не носишь голубой галстук?» — и тут же описала галстук, который три дня назад она увидела на Суате. Сейчас его сводила с ума обычная невнимательность к мелочам. Ведь такое происходило постоянно. Теперь Мюмтаз вновь вспоминал их разговоры об окружающих, и теперь находил доказательства предательства в каждом ее слове, в каждом ее жесте.
Трагический вечер, который один его любимый поэт назвал «другом злодеев», неспешно уступал место темной и туманной ночи. Мюмтаз шел по улице, глядя на освещенные витрины лавок, которые казались совершенно необычными в угольном дыму и тумане. Куда ему следовало идти? Однако после того, как его внутренняя нищета охватила все его существо, ему все виделось одинаковым. А потом, куда-нибудь пойти означало установить контакт с другими людьми. Между тем как Мюмтаз бежал от людей. Их неспособность понять его опустошала. Они вели беззаботную жизнь. А может быть… «А может быть, это я такой несчастный? — подумал он. — Что следует делать? Куда следует идти? Господи, направь меня!» За несколько минут ревность соорудила в нем и вокруг него огромную безумную машину из подозрений и страданий. Казалось, будто бы огромный паук безостановочно плел свою стальную паутину.
Это была ревность. Ведь ревность является вторым ликом любви. Сквозь все минуты радости и счастья, сквозь все улыбки, что делают нас счастливыми, сквозь все обеты и надежды проглядывает ревность, вонзающая в нас свои острые, как скальпель, ножи. Уже долгие месяцы Мюмтаз знал ее и пробовал на вкус. Уже давно его бокал любви раздвоился: из одного он пил пьянящий напиток сводящих с ума чувств, а из второго прихлебывал украдкой, спрятав его в ладони, в самый разгар страсти, каждая минута которого напоминала молитву [144] По всей вероятности, здесь автор намекает на традиции братства бекташи и алевитов; последователь которых может употреблять вино, которое пьют из маленького стаканчика, скрытого в ладони. При этом необходимо сделать три мелких глотка, после каждого раза приговаривая соответственно: «Аллах», «Мухаммед», «Али».
; и внезапно просыпался от этого великолепного сна в мир, полный жалких страданий, мелочных чувств, низких подозрений.
Читать дальше