Сигрид Унсет - Кристин, дочь Лавранса

– Вы, верно, озябли, матушка, – сказал Гэуте. – Нынче вечер холодный.

– Да… И спина у меня застыла, пока я сидела на камне. – Кристин поднялась. – Я становлюсь совсем старухой, Гэуте!

Она поднималась в гору, опираясь рукой о его плечо.

Лавранс спал как убитый в своей постели. Кристин зажгла небольшой светильник. Ей захотелось немного посидеть и насладиться покоем, царившим в ее душе. К тому же и руки у нее тоже всегда было чем занять. Наверху, у нее над головой, Гэуте с грохотом уронил что-то. Потом она услышала, как он лег в постель. Мать выпрямилась на минуту и улыбнулась язычку светильника. Она слабо пошевелила губами, осенила крестом лицо, и грудь, и воздух перед собой. Потом опять принялась за шитье.

Бьёрн, старый пес Эрленда, вскочил, отряхиваясь. Он сладко потянулся на передних лапах и зевнул. Потом затрусил через горницу к хозяйке. Стоило ей потрепать его по шее, как он сразу же положил передние лапы ей на колени, а когда она ласково заговорила с ним, принялся вертеть хвостом и усердно лизать ей лицо и руки. Потом Бьёрн стал потихоньку отползать обратно, поворачивая морду и искоса поглядывая на женщину: воплощением нечистой совести были и его маленькие, похожие на бусинки глазки, и все его тугое мохнатое тело до завитка хвоста. Кристин украдкой улыбнулась и сделала вид, будто ничего но замечает, – тогда пес вспрыгнул на ее постель и свернулся клубочком в ногах.

Спустя некоторое время она загасила пальцами тлеющий фитиль и бросила его в масло. Серый свет летней ночи брезжил за маленьким оконцем. Кристин прочла перед сном молитвы, тихо разделась и забралась в постель. Она удобно подоткнула подушки под грудью и под плечом, а старый пес привалился сзади к ее спине. Вскоре она уснула.

Епископ Халвард сделал отца Дага своим управителем в приходе, и тогда Гэуте откупил у него епископскую десятину на три года вперед. Он также скупал в приходе кожи и съестные припасы, посылая все это санным путем в Рэумсдал, а оттуда весною морем до Бьёргвина. Кристин не совсем по душе были эти торговые дела сына; сама она всегда продавала товары в Хамаре, потому что так поступали раньше и отец ее, и Симон, сын Андреса. Но Гэуте основал нечто вроде торгового сообщества со своим зятем Герлаком Паусом, а тот был умелым купцом и находился в близком родстве со многими из самых состоятельных немецких купцов в Бьёргвине.

Дочь Эрленда Маргрет и ее муж побывали в Йорюндгорде летом, вскоре после смерти отца; они принесли богатые дары церкви за упокой души Эрленда. Когда Маргрет была юной девушкой и жила в Хюсабю, ее отношения с мачехой не шли дальше весьма умеренной дружбы, и в те годы она не обращала внимания на своих маленьких сводных братьев. А ныне ей было уже тридцать лет, и она не имела детей в браке; теперь она выказывала своим красивым взрослым братьям самую горячую сестринскую приязнь. И не кто иной, как Маргрет устроила этот договор между мужем и Гэуте.

Маргрет была все еще хороша собою, но она сделалась такой громадной и толстой, что Кристин казалось, будто она никогда в жизни не видела столь тучной женщины. Но тем больше серебряных пластинок умещалось на ее кушаке, а серебряная застежка величиною с небольшой ручной щит вполне к месту красовалась на ее обширной груди. Ее дородное тело было всегда, словно алтарь, убрано самыми дорогими тканями и украшениями из позолоченного металла – Герлах, сын Тидекена, как видно, горячо любил свою супругу.

Весной прошлого года, во время весеннего тинга, Гэуте гостил у сестры и зятя в Бьёргвине, а осенью отправился через горы с табуном лошадей и там продал его. Поездка эта оказалась столь прибыльной, что Гэуте поклялся снова повторить ее нынешней осенью. Кристин полагала, что ему не следует в этом препятствовать. Видно, и у него в крови было что-то от отцовского пристрастия к дальним поездкам. Он, наверное, угомонится, когда станет постарше. Увидев, что он томится и жаждет уехать со двора, мать стала сама поторапливать его, так как в прошлом году ему пришлось возвращаться домой через горы уже посреди зимы.

И вот ясным солнечным утром, сразу же после дня Святого Варфоломея, он отправился в путь. Было как раз время убоя коз, и по всей усадьбе распространялся запах вареной козлятины. Люди ходили сытые и довольные. В течение всего лета им почти ни разу не доводилось отведать свежего мяса, разве только по большим праздникам. А теперь они вот уже много дней получали увесистые куски мяса и наваристую, жирную похлебку и к завтраку и к ужину. Захлопотавшаяся и возбужденная от первого в этом году большого убоя и заготовки колбас, стояла Кристин у края проселочной дороги и махала краешком своего головного платка вслед Гэуте и его свите. Это было красивое зрелище: холеные кони, дюжие молодые парни, сверкающее на солнце оружие и звенящая сбруя. Все загремело под ними, когда они ступили на высокий мост. Гэуте обернулся в седле и помахал шапкой матери в ответ, а она с тихим возгласом удовольствия и гордости снова замахала ему своим платком.