Сигрид Унсет - Кристин, дочь Лавранса

Близнецы отправились в путь с Инге Мухой, лишь только Ивар достаточно окреп, чтобы ехать верхом. После их отъезда в усадьбе стало необычно тихо. Мать вспоминала – год назад в это время она лежала в ткацкой с новорожденным младенцем у груди. Все это казалось ей сном. Всего лишь год назад она чувствовала себя молодой, и душа ее была преисполнена всем тем, что волнует молодую женщину: тоской, печалями и надеждой, ненавистью и любовью. Теперь семья ее убыла до четырех сыновей, а в душе ее замерли все чувства, кроме тревоги за своих взрослых детей. В той тишине, которая наступила в Йорюндгорде после отъезда близнецов, ее страх за Бьёргюльфа вспыхнул ярким пламенем.

Когда в усадьбу приехали гости, он и Ноккве перебрались в старую зимнюю горницу. Бьёргюльф уже вставал с постели, но до сих пор еще ни разу не выходил за порог дома. С тайным страхом Кристин замечала, что в ее присутствии Бьёргюльф все время сидит на одном месте, не ходит по горнице и вообще старается меньше двигаться. Мать знала, что за время последней болезни у него стало хуже с глазами. Ноккве сделался необычайно молчалив; но ведь он был таким со времени смерти отца. А встреч с матерью он, казалось, избегал всеми силами.

Наконец однажды она собралась с духом и напрямик спросила старшего сына, как теперь у Бьёргюльфа со зрением. Ноккве долго уклонялся от ответа, но в конце концов она потребовала, чтобы он сказал правду своей матери.

Ноккве сказал:

– Яркий свет он еще может различить… – При этих словах лицо юноши побелело; он круто повернулся и вышел из горницы.

К концу дня, когда мать досыта наплакалась и почувствовала, что теперь сможет выдержать и спокойно поговорить с сыном, она вошла в старую зимнюю горницу.

Бьёргюльф лежал в постели. Как только Кристин вошла и села на край кровати, она сразу же поняла по лицу сына, что он знает о ее разговоре с Ноккве.

– Матушка! Не надо плакать, матушка, – испуганно попросил он.

Больше всего на свете ей хотелось броситься сыну на грудь и обнять его, сетуя и оплакивая его горькую участь. Но она лишь отыскала его руку под покрывалом и сказала хрипло:

– Жестоко испытывает Господь твое мужество, сын мой!

Выражение лица у Бьёргюльфа изменилось; оно стало решительным и твердым. Однако прошло некоторое время, прежде чем он смог заговорить:

– Я давно знал, матушка, что мне суждено нести этот крест. Еще когда мы были на Тэутре, брат Аслак говорил мне, что если это со мною случится, то…

«Подобно тому, как Господь наш Иисус претерпел искушение в пустыне», – говорил он… Он сказал: «Истинная пустыня для души христианина – это когда темны его разум или зрение. Тогда он следует в пустыню за Царем Небесным, даже если тело его пребывает среди его братьев и ближних». Отец Аслак читал нам об этом из книг святого Бернарда. «И если человек видит, что Господь избрал его душу для столь сурового испытания, то он не смеет молить об избавлении из-за того, что у него недостает сил. Бог знает мою душу лучше, нежели душа моя знает самое себя…»

Бьёргюльф долго говорил с матерью в таком роде, утешая ее с удивительными для своих лет мудростью и душевным мужеством.

Вечером Ноккве пришел к матери и попросил разрешения побеседовать с нею наедине. Он сказал, что они с Бьёргюльфом намереваются вступить в ряды Божьего братства и принять монашеский постриг в монастыре Тэутра.

У Кристин бессильно опустились руки, однако Ноккве очень спокойно продолжал. Они обождут, пока Гэуте достигнет совершеннолетия и сможет взять на себя заботу о матери и младших братьях. Поступая в монастырь, они, разумеется, сделают вклад, приличествующий сыновьям Эрленда, сына Никулауса, из Хюсабю, но постараются при этом соблюсти выгоду остальных братьев. Сыновья Эрленда не унаследовали после него сколько-нибудь значительного имущества, но трое старших, которые родились до того, как Гюннюльф, сын Никулауса, удалился в монастырь, владели несколькими долями усадеб на севере, в горах. Гюннюльф принес их в дар племянникам, когда раздавал свое добро, хотя большую часть из того, что у него оставалось после пожертвований на церковь и богоугодные дела, он отдал своему брату. И раз Ноккве и Бьёргюльф не потребуют теперь полной доли наследства, это будет тоже большим облегчением для Гэуте, который станет главою семьи, когда двое старших уйдут из мира.

Кристин стояла как громом пораженная. Ей никогда не приходило в голову, что Ноккве может помышлять о монастыре. Но она не промолвила ни слова против, до того она была ошеломлена. К тому же она никогда не дерзнула бы отговаривать сыновей от столь высокой и благой цели.