Сигрид Унсет - Кристин, дочь Лавранса

Положив руку ей на голову, он привлек ее к себе.

Теперь и он вспомнил: это случилось тогда, когда он приехал в Йорюндгорд сообщить Лаврансу, что договор между ним и Кристин лучше расторгнуть. Он не мог заснуть в ту ночь и теперь вспомнил, как он встал, чтобы успокоить маленькую Рамборг, которая хныкала из-за зубной боли…

– Скажи мне, моя Рамборг: неужто я хоть раз дал тебе повод думать, что не люблю тебя?..

– Симон!.. Разве я не заслужила, чтобы ты любил меня больше Кристин? Она дурно обошлась с тобой, обманула тебя, а я ходила за тобой все эти годы, как верная собачонка…

Симон осторожно спустил жену с колен, встал и взял ее за обе руки:

– Никогда не говори больше о твоей сестре, Рамборг, так, как ты говорила сейчас. Ты, видно, сама не понимаешь своих слов. Или, может, ты думаешь, что я не боюсь Бога, не страшусь позора и смертного греха, не стыжусь детей своих, друзей и родичей… Я твой супруг, Рамборг, не забывай об этом и никогда больше не веди таких речей…

– Я знаю, что ты не нарушил Божьих заповедей. И не погрешил против чести…

– Ни разу не сказал я твоей сестре такого слова, ни разу не коснулся ее так, что не мог бы ответить за это в день Страшного суда, – в том свидетели мне Господь Бог и святой Симон-апостол…

Рамборг молча кивнула.

– Неужто ты думаешь, что сестра твоя обходилась бы со мной так, как обходилась все эти годы, если бы полагала, как ты, что я смотрю на нее с греховным вожделением? Тогда ты не знаешь своей сестры.

– О, разве Кристин придет в голову, что какой-нибудь мужчина, кроме Эрленда, станет смотреть на нее с вожделением? Она едва замечает, что мы тоже люди из плоти и крови…

– Что правда, то правда, Рамборг, – спокойно сказал Симон. – Тем более ты должна понять, что неразумно мучишь меня своей ревностью.

Рамборг высвободила свои руки из его рук.

– Не о том я вела речь, Симон. Но никогда ты не любил меня так, как любил ее. Да и поныне к ней обращены все твои помыслы. Обо мне ты редко вспоминаешь, когда меня нет с тобой.

– Не моя вина, Рамборг, если сердце мужчины создано так, что руны, начертанные на нем в те годы, когда оно молодо и пылко, врезаются глубже, чем все, что пишется потом…

– Старая пословица говорит, будто сердце мужчины первым пробуждается в материнской утробе и последним затихает в его смертный час, – тихо промолвила Рамборг.

– Вот как?.. Есть такая пословица?.. Что ж, наверно, она говорит правду. – Он легко провел рукой по бледной щеке Рамборг. – Но если мы думаем сегодня уснуть, пора ложиться в постель, – устало добавил он.

Рамборг вскоре забылась сном: Симон высвободил руку, на которой покоилась ее голова, отодвинулся к краю постели и натянул меховое одеяло до самого подбородка. Рубашка на его плече промокла от ее слез. Ему было мучительно жаль жену – и в то же время он с отчаянием думал, что отныне не сможет поддерживать семейное согласие, обращаясь с женой как со слепым, неопытным ребенком. Отныне он должен примириться с тем, что Рамборг – взрослая женщина.

За окном стало светло – майская ночь была на исходе. Симон чувствовал смертельную усталость. Завтрашний день – воскресенье. Нет, завтра он не поедет в церковь, хотя, по правде говоря, ему не мешало бы очистить душу. Когда-то он дал слово Лаврансу не пропускать ни одной службы без важной на то причины; но много ли толку, что он все эти годы держал свое обещание! – думал он с горечью… На другой день он не поехал к обедне…

Кристин так и не узнала всей правды о том, что произошло между Эрлендом и Симоном. Эрленд передал ей и Бьёргюльфу то, что Симон рассказал ему о своей поездке в Дюфрин, и добавил, что после этого объяснения у них со свояком вышла ссора и они расстались во вражде. «Более я об этом сказать не могу».

Эрленд был немного бледен, но лицо его было непреклонно и полно решимости. За годы их брака Кристин всего несколько раз видела у мужа такое выражение, и случалось это, когда речь заходила о предметах, о которых Эрленд не желал распространяться.

Кристин очень не любила, когда в ответ на ее расспросы у Эрленда на лице появлялось такое выражение. Бог свидетель, она всегда желала оставаться просто женщиной и предпочла бы не входить ни во что, кроме воспитания детей и домашнего хозяйства. Но ей всякий раз приходилось брать на себя такие заботы, какие она сама считала неженским делом, и Эрленд без колебания позволял ей нести это бремя. Но тогда ему совсем не к лицу высокомерно обрывать ее на полуслове, когда она хочет знать правду о поступках, которые он совершил, не посоветовавшись с ней, и которые касались их общего благополучия.