Сигрид Унсет - Кристин, дочь Лавранса

– Кристин разрешается не петь. У тебя, дорогая моя, наверное, не хватит дыхания в груди, – сказал он, поглаживая жену по щеке. – Ну а теперь твоя очередь. – Он передал инструмент брату.

По игре и пению священника чувствовалось, что он хорошо учился в школе.

– Где ты научился этой песне? – спросил Эрленд.

– А? Какие-то мальчики распевали ее около гостиницы в Кантерборге, где я жил, – сказал Гюннюльф. – Вот я и соблазнился перелицевать ее на норвежский язык. Но вышло не гладко… – Он сидел, перебирая струны и наигрывая мотив.

– Однако, брат, уже далеко за полночь. Кристин, должно быть, нужно ложиться спать. Ты не устала, жена моя?

Кристин боязливо взглянула на мужчин. Она была очень бледна.

– Не знаю… Может, мне лучше сейчас не ложиться в постель…

– Ты больна? – спросили оба, наклоняясь над ней.

– Не знаю, – сказала она тем же голосом. И взялась руками за поясницу. – У меня какая-то странная боль в пояснице…

Эрленд вскочил на ноги и направился к двери. Гюннюльф последовал за ним.

– Жаль, вы не позаботились заранее их вызвать сюда – тех женщин, что будут помогать ей, – сказал он. – А что, это намного раньше, чем она ждала?

Эрленд густо покраснел:

– Кристин считала, что ей никто не понадобится, кроме ее личных служанок… Некоторые из них уже сами рожали… – Он попытался рассмеяться.

– Ты с ума сошел! – Гюннюльф взглянул на него. – Да ведь к каждой скотнице зовут соседок и повивальных бабок, когда та собирается рожать! Что же, неужели твоя жена должна заползать в угол и прятаться, как кошка, которой пора котиться? Нет, брат, уж будь настолько мужчиной, чтобы раздобыть для Кристин самых искусных повитух во всей округе!

Эрленд поник головой, лицо его покрылось краской стыда.

– Это верно сказано, брат. Я сам поскачу в Росволд… и разошлю людей по другим усадьбам. А ты побудь пока с Кристин!

– Ты уезжаешь?.. – спросила испуганно Кристин, видя, что Эрленд надевает верхнее платье.

Он подошел к ней и обнял ее.

– Я привезу к тебе самых искусных женщин, моя Кристин! Гюннюльф побудет с тобой, а тем временем пусть служанки приготовят для тебя горенку, – сказал он, целуя Кристин.

– Не можешь ли ты послать кого-нибудь за Эудфинной, дочерью Эудюна? – попросила Кристин. – Но только не раньше, чем настанет утро, – я не хочу, чтобы ее поднимали с постели ради меня… Я знаю, у нее так много хлопот.

Гюннюльф спросил у брата, кто такая Эудфинна.

– Мне кажется это малопристойным, – заметил священник. – Жена одного из твоих издольщиков…

– Кристин получит все, что она хочет, – сказал Эрленд.

И так как священник вышел вместе с ним, а ему пришлось ждать, пока подадут коня, то Эрленд успел рассказать, при каких обстоятельствах Кристин познакомилась с крестьянкой. Гюннюльф закусил губу и глубоко задумался.

И вот в усадьбе началась суматоха: мужчины уезжали куда-то, служанки сбегались в горницу, спрашивая, как чувствует себя хозяйка. Кристин сказала, что ничего особенного пока еще нет, но нужно все приготовить в горенке. Она пришлет кого-нибудь сказать, когда ее надо будет перевести туда.

Итак, она осталась одна со священником, стараясь разговаривать с ним ровно и весело, как раньше.

– А ты не боишься? – сказал он с легкой улыбкой.

– Нет, я боюсь! – Она взглянула ему в глаза – ее собственные глаза потемнели, и в них был испуг. – Не знаешь ли, деверь… а те, другие дети Эрленда, родились здесь, в Хюсабю?

– Нет! – быстро ответил священник. – Мальчик родился около Хюнехалса, а девочка – в Стринде, в усадьбе, которой он тогда владел… А что, – спросил он немного погодя, – тебя мучит воспоминание, что до тебя здесь, у Эрленда, жила та, другая женщина?

– Да! – отвечала Кристин.

– Тебе трудно судить о поведении Эрленда в этом деле с Элиной, – сказал священник серьезно. – Нелегко было Эрленду управлять самим собой… Ему всегда было трудно понять, в чем же заключается правда, ибо с тех самых пор, как мы были малыми ребятами, все, что бы ни делал Эрленд, мать неизменно находила преотличным, а отец преотвратительным. Наверно, брат столько раз рассказывал тебе о нашей матери, что тебе все это известно…