Эрнст Гофман - Крошка Цахес, по прозванью Циннобер

Что Бальтазар во всю ночь не мог сомкнуть глаз от невыразимо-сладостного, боязливого ожидания — это очень естественно. Полный мысли о своей милой, схватил он перо и написал много благозвучных стихов, выражавших в мистическом повествовании любви соловья к пышной розе его собственное состояние. Он хотел захватить их с собою к Моис Терпину и при случае нанести первый удар сердцу Кандиды.

Фабиан, зашед по уговору за своим другом, улыбнулся, увидав, что он разоделся против обыкновения. На нем был воротничок из тончайших брюссельских кружев, коротенькое полукафтанье из неразрезного бархата, французские сапожки с высокими каблуками и серебряной бахромой, английская пуховая шляпа и датские перчатки. Таким образом, он оделся совершенно по-германски, и наряд этот шел к нему как нельзя лучше. Ко всему этому, он завил и расчесал еще волосы и расправил усики и эспаньолку.

Сильно забилось сердце Бальтазара от восторга, когда Кандида в полной одежде древнегерманских дев встретила его дружественной, очаровательной улыбкой.

— Прелестнейшая! — воскликнул Бальтазар, когда Кандида, сама сладчайшая Кандида подала ему чашку с дымящимся чаем.

— Вот ром и марасхино [7] Мараскин — бесцветный горьковатый ликер из мараскиновой вишни. , - говорила она, устремив на него свои светлые очи. — Вот сухари и крендельки. Пожалуйста, берите что вам угодно.

Но вместо того, чтоб взглянуть на ром или марасхино, на сухари или крендельки, Бальтазар не мог спустить упоенных взоров с чудной девы и напрасно искал слов, чтоб высказать, что чувствовал в это мгновение.

Но тут схватил его сзади за плечи профессор эстетики, сильный рослый мужчина, и повернул к себе так быстро, что выплеснул половину чашки на пол.

— Любезнейший Лука Кранах! — загремел он громовым голосом. — Ну, как можно пить воду — вы совершенно испортите свой германский желудок. Там через комнату наш храбрый Моис Терпин выставил батарею благороднейшего рейнвейна — скорей на приступ!

И он потащил за собой бедного юношу.

Но из соседней комнаты вышел им на встречу Моис Терпин, держа за руку престранного маленького человечка и восклицал громко:

— Вот, милостивые государи и государыни, рекомендую вам молодого человека, одаренного необыкновенными способностями. Он тотчас приобретет ваше расположение. Это г. Циннобер, прибывший вчера в университет и предполагающий заняться изучением прав.

Фабиан и Бальтазар узнали тотчас уродца, слетевшего в лесу с лошади.

— Ну, что ж, — шептал Фабиан Бальтазару, — вызывать мне эту мартышку на сапожный ремень или плеть? Другим оружием я не могу драться с таким ужасным противником.

— Как тебе не стыдно, — возразил Бальтазар, — насмехаться над несчастным, которого телесные недостатки, как ты сам слышал, вознаграждены сторицею нравственными достоинствами. Надеюсь, любезнейший г. Циннобер, — продолжал он, — обращаясь к карлику, что вчерашнее падение ваше с лошади не имело дурных последствий?

Циннобер поднялся на цыпочки, оперся сзади на маленькую тросточку, которую держал в руках, закинул назад голову и, устремив на Бальтазара дико сверкавшие глаза, произнес странным сиплым голосом:

— Я не понимаю, милостивый государь, о чем вы говорите? Упал с лошади — я упал с лошади! Вероятно, вы не знаете, что я отличнейший наездник, что никогда не падаю с лошади, что служил волонтером в кирасирах, что учил верховой езде и офицеров и солдат? Гм! — Упал — я упал с лошади!

Тут он хотел повернуться, но палочка, служившая ему опорой, выскользнула, и он полетел в ноги к Бальтазару. Бальтазар нагнулся, чтоб поскорей поднять его, и как-то нечаянно коснулся до головы. Крошка завизжал так громко и резко, что гости в испуге повскакали с мест. Все окружили Бальтазара и осыпали вопросами, отчего закричал он так ужасно.

— Прошу не прогневаться, любезнейший г. Бальтазар, — говорил профессор Моис Терпин, — но это шутка довольно странная. Вы, верно, хотели заставить нас подумать, что кто-нибудь наступил кошке на хвост.

— Кошка — кошка! — вон кошку! — завопила одна слабая нервами дама и упала в обморок.

— Кошка — кошка! — повторили два престарелые кавалера, страдавшие тою же идиосинкразией и бросились вон.

— Что это вы наделали своим гадким мяу? — сказала Бальтазару вполголоса Кандида, вылившая целую склянку духов на даму, упавшую в обморок.

Бальтазар не знал, что с ним делается. Лицо его пылало от стыда и досады, и он не мог даже проговорить, что мяукал не он, а проклятый Циннобер.