Пио Бароха - Алая заря

Мануэль умолк. Компания повернула к городу. Сначала пошли по дороге Монклоа, миновали улицу Росалес и наконец вышли на проспект Аренерос.

Пока они добирались, стало совсем темно. Звенели трамваи, битком набитые народом. Одни приближались, другие быстро удалялись, пока их красные и зеленые глаза–фонарики не исчезали из виду, теряясь в пыльном городском воздухе. Смутно белели высокие стены госпиталя Принцессы, тянувшиеся до самых полей; из открытых окон четырехэтажных зданий Вальеэрмосо лился желтый электрический свет. Вдали неясной красноватой полосой светился горизонт, и горные склоны, позолоченные последними лучами солнца, вычерчивали на небе непрерывную светлую линию.

— Все это производит грустное впечатление. Не правда ли? — сказал Хуан.

Никто ему не ответил. Сумерки сгустились еще больше. Ночь осыпала город пригоршнями пепла. Небо приобрело зловещий оттенок и стало грязно–серым. Только кое–где его пересекали мутные красноватые полосы. В пыльном воздухе дрожало неверное пламя уличных фонарей.

В конце бульвара Хуан распрощался со своими спутниками. Оставшись один, он постоял некоторое время, чтобы еще раз окинуть взором пейзаж. Прямо перед ним высилась кирпичная башня Церковного госпиталя, а за нею, вдали, на фоне неба, четко вырисовывались свинцово–серый купол часовни и черные кроны кипарисов кладбища Сан—Мартин. Из фабричной трубы вырывались клубы густого дыма и метались в душном сумеречном воздухе, словно табун обезумевших лошадей.

Скудная природа, убогие человеческие жилища, людской гомон, придавленный тяжелым воздухом душной ночи, рисовали в воображении картины жалкой, неустроенной жизни, полной забот и печалей.

Смутные надежды Мануэля. — Женщины повелевают. — Роберт. — Устраивается типография

В дни, предшествовавшие выставке, Хуан не появлялся в доме Мануэля. Живописцы и скульпторы буквально не вылезали из кафе, много спорили, но, главным образом, строили козни друг другу. Хуану чертовски надоели их жалкие склоки, подсиживания и мелкие интриги. Скульптурную группу «Бунтари» нарочно плохо экспонировали, и она едва смотрелась. Бюст Сальвадоры поставили более удачно; он понравился, и газеты заговорили о Хуане. Один из членов жюри сказал, что готов голосовать за присуждение Хуану серебряной медали, но все заранее было расписано, и, вероятнее всего, он получит третью премию. Хуан ответил, что тот может поступать так, как ему подсказывает совесть. Однако член жюри требовал прямого ответа: примет он бронзовую медаль или нет. Если нет — ее отдадут другому.

У Хуана было сильное желание отказаться, но тогда могли подумать, что он обиделся, и награду пришлось принять.

— Сколько же тебе заплатят? — спросил его Мануэль.

— Тысячу песет.

— Правильно сделаешь, если согласишься. Газеты пишут, что твоя скульптура — лучшая на выставке. Публика в восторге. Дают деньги — надо брать.

— Все это пустяки.

— Если тебе не нужны деньги, отдай их мне: мне они придутся очень кстати.

— Тебе? Зачем же они тебе?

— Видишь ли, я давно задумал арендовать типографию.

— Разве тебе плохо живется?

— Не в этом дело.

— Очень хочется стать собственником?

— Все хотят стать собственниками.

— Я, например, не хочу.

— А я хочу. Я мечтаю о клочке земли. Даже если он не принесет мне никакого дохода. Просто я хочу любоваться им и иметь право сказать: «Это моя земля».

— Подумай, что ты говоришь, — возмутился Хуан, — мне кажется, в мире нет ничего более отвратительного, чем инстинкт собственности. Все должно быть общим.

— Вот пусть другие и отдают в общий котел все, что у них есть, — вмешалась в разговор Игнасия.

— Нам не следует кивать на других: нужно согласовать собственное поведение с велением совести.

— Разве совесть запрещает быть собственником? — спросил Мануэль.

— Конечно.

— Тебе запрещает, а мне — нет. Если встает вопрос, кем быть — эксплуатируемым или эксплуататором, я выбираю положение эксплуататора: кому же интересно гнуть спину всю жизнь, терпеть лишения, подыхать с голоду…

— Человек живет настоящим. Жизнь, какой бы ой ни была, есть жизнь, и насиловать ее законы бессмысленно.

— Ну хорошо, хорошо. Что ты хочешь этим сказать? Что не дашь мне денег?

— Почему же нет? Деньги ты получишь, если, конечно, мне присудят премию. Я только хочу сказать, что твое стремление стать собственником мне не по нутру. Сейчас ты живешь неплохо…