Мне как-то в тягость это вёдро,
Но вот дожди пойдут — и бодро
На сцену выступит весна,
Как нимфа, что из влаги зыбкой
Выходит с радостной улыбкой
Девичьей свежести полна.
Впервые вышло в «Annales romantiques» в 1832 г. Многократно перепечатывалось в 1830-х гг. под разными заглавиями («Воспоминания об иной жизни», «Видение»). Одно из самых известных стихотворений Нерваля. Тесно связано с пейзажем и биографическими мотивами «Сильвии» и «Анжелики».
Перевод В. Портнова
Есть мотив, за который отдать я готов
И Россини, и Моцарта с Вебером вместе, —
Очень старый и грустный, он канул в безвестье,
Но таится в нем прелесть ушедших годов.
Ах, я слушать его не могу хладнокровно:
Вдруг вернется душа на два века назад,
И Людовик Тринадцатый правит, и словно
Вижу берег зеленый и желтый закат,
Вижу замок кирпичный с углами из камня,
С витражами, горящими красным огнем,
Опоясанный парком, и брезжит река мне,
Что проходит сквозь парк и теряется в нем.
Вижу даму в высоком окне и сиянье
Темных глаз, и старинной одежды шитье, —
И в каком-то неведомом существованье
Я ее уже видел — и помню ее.
Впервые опубликовано в «Annales romantiques» в 1835 г. Бабушка Нерваля с материнской стороны, Маргарита Виктория Лоран, урожденная Буше, в семье которой он воспитывался, умерла в 1828 г.
Перевод А. Гелескула
Четвертый год, как бабушка в могиле,
Душевный друг, — недаром, хороня,
Чужие люди были как родня
И столько слез так искренне пролили.
Лишь я бродил и вдоль, и поперек,
Скорей растерян, нежели в печали,
И слез не лил, а люди замечали,
И кто-то даже бросил мне упрек.
И шумное их горе было кратко,
А за три года мало ли забот:
Удачи, беды — был переворот [358] …был переворот… — революция 1830 г.
, —
И стерлась ее память без остатка.
Один лишь я припомню и всплакну,
И столько лет, ушедших без возврата,
Как имя на коре, моя утрата
Растет, не заживая, в глубину.
Впервые опубликовано в «Галантной богеме».
Перевод Э. Линецкой
Есть радости свои и у зимы: сквозь тучи
На белые снега вдруг брызнет желтый лучик…
Воскресный день. Зовешь кузину погулять…
Вслед строго матушка: «Обед не станет ждать!»
А вот и Тюильри. Как черен парк раздетый,
И по контрасту как цветисты туалеты!
Кузине холодно, ей хочется домой:
Уже темно, туман ложится пеленой.
Дорогой говоришь о счастье пережитом,
О мимолетном дне, о пламени сокрытом…
Подходишь к лестнице и слышишь, как скворчит
Индейка на плите. О, волчий аппетит!
Впервые опубликовано в «Галантной богеме».
Перевод М. Яснова
Глоток марейского, ей-ей,
Ты мне милей, чем аржантей:
Нет надо мной сильней владыки!
Пусть суррентинское одно
Здесь пили римляне вино —
Их вкусы, право, были дики.
Нет обольстительней вина,
Чем ты! В тебе растворена
Божественная кровь дриады;
И капли, повторив стократ
Граненой кромки цвет и склад,
К ней привораживают взгляды.
Ты исцеляешь летним днем,
Когда, знатней тебя вином
Напившись, мучаюсь с похмелья;
Твой терпкий, твой отрадный вкус
Меня бодрит, едва проснусь, —
И покидаю вмиг постель я.
И вот, уже с утра хмельной,
Топчу неверною ногой
Тропу — к тебе летит порыв мой!..
Жаль, под рукою нет Ришле [359] Ришле — Сезар Пьер (1631–1698) — составитель «Словаря рифм» (1667).
,
Чтобы строфу навеселе
Закончить каламбурной рифмой!
Впервые напечатано в «Cabinet de lecture» 4 декабря 1831 г. под заглавием «Тюремный двор». Нерваль дважды подвергался кратковременному заключению в тюрьме Сент-Пелажи: первый раз в 1831 г. за нарушение тишины в ночное время, второй раз — в феврале 1832 г. во время полицейской облавы. Стихотворение подразумевает первый арест, отсюда и ироническое заглавие.
Перевод Д. Шнеерсона
Здесь под сенью короны,
Где живу, заключенный,
Видя лишь миражи,
В Сент-Пелажи.
Прутья, прутья, как в клетке,
Ни травинки, ни ветки,
Даже мох на камнях
И тот зачах.
Читать дальше