Исаак Башевис-Зингер - Пена

К счастью, в последнее время ситуация изменилась, Башевиса снова стали переводить на русский с идиша. И вот — еще одна книга, роман «Пена». Впервые, под псевдонимом И. Варшавский, «Пена» была напечатана в газете «Форвертс» в 1967 году. После Холокоста прошло более двадцати лет, от «старого дома», как еврейские иммигранты в Америке называли Восточную Европу, не осталось камня на камне. Мир изменился, и еврейская литература тоже не могла остаться прежней. Другим стал и ее читатель: идиш, который еще недавно многие презрительно именовали жаргоном, языком извозчиков, сапожников и прачек, превратился в язык интеллектуалов, хорошо знакомых с мировой литературой и историей, но не забывших своих корней. Таким в шестидесятые годы прошлого века был читатель нью-йоркской газеты «Форвертс», тель-авивского журнала «Ди голдене кейт», где Башевиса Зингера тоже печатали, и московского журнала «Советиш Геймланд», где он не мог печататься, даже если бы хотел, потому что никогда не скрывал своей антипатии к коммунизму и в СССР считался «реакционным». Только в последнем, сдвоенном 11/12-м номере «Советиш Геймланд» за 1991 год уже после смерти Башевиса Зингера были опубликованы два его рассказа, «Кукареку» и «Огонь».

Действие «Пены» происходит в начале XX столетия. Тревожное, напряженное время. Россия уже пережила революцию 1905 года, потерпела поражение от Японии, все очень хотят мира и поэтому усиленно готовятся к войне, но до нее еще несколько лет. А пока люди сидят в ресторанах, ходят на работу или службу, проворачивают сделки, изучают Тору. Еврейская жизнь Варшавы бьет ключом, кипит, и на поверхность поднимается пена, скрывая под собой темную, мутную глубину. Беспокойный, опасный мир, где никто не уверен в завтрашнем дне, где тюрьма — как синагога, для всех открыта, будь ты вор, революционер, раввин, пекарь или приезжий делец. В эту кипящую варшавскую жизнь, как в омут головой, кидается Макс Барабандер. Мы знакомимся с ним, когда он, едва сойдя с берлинского поезда, сидит в ресторанчике, пьет кофе с пирогом и читает новости в еврейской газете. Это странник, Улисс. Позади океан, но путешествие не закончилось, оно только начинается. И вот, как и во многих других романах Башевиса Зингера, перед нами возникает из небытия уничтоженный город — довоенная Варшава, ее здания, парки, улицы и, конечно, еврейский квартал, где прошло детство писателя.

Читатель, уже знакомый с творчеством Башевиса, сразу поймет, с кого написаны портреты раввина, его жены и детей. Это же семья Зингер! [105] См., например, цикл рассказов «Папин домашний суд» (Башевис Зингер И. Папин домашний суд. М.: Еврейское слово, 2007). Добрый, простодушный, слегка не от мира сего отец, такая же добрая, но строгая и практичная мать, старший брат, сбежавший из гетто, готовая последовать за ним сестра и двое младших братишек, еще совсем маленьких. Вот один из них — Ичеле, то есть Ицхок, Исаак, стоит на балконе, наблюдая Крохмальную улицу.

Джойс говорил: «Если Дублин разрушат, его можно будет восстановить по моим книгам» [106] Adams R., Robert М. J. Joyce: Commons Sense and beyond. New York: Random House, 1966. P. 15. . Башевис Зингер, не делая столь пафосных заявлений, решал более сложную задачу: Варшава, которую он воскрешал на страницах своих произведений, была разрушена без всяких «если». Но пока тут «все живет, все дышит», и Макс собирается завоевать город своей молодости. Макс Барабандер — не просто странник, он еще и воин, завоеватель. Даже внешне это герой германского эпоса: «Светлые волосы, голубые глаза, прямой нос, мощная шея. Высокий и плечистый, сразу видно, силач». Такой никогда не откажется от того, что он может взять, несмотря на повторяющийся сон-предупреждение, на внутренний голос, который настойчиво твердит: «Остановись, пока не поздно!» Нет, он будет идти к цели, хотя знает, что она бессмысленна, более того, преступна. Но даже для преступления нужны сила воли и упорство, а великий Макс не так велик, как ему кажется. От него много шума, но он пуст, как барабан.

И все-таки он не лишен обаяния. Макс уже не молод, но он по-прежнему нравится женщинам, и не только сорокалетней торговке, уставшей от пьяницы-мужа, но и юной Циреле, грамотной и, казалось бы, неглупой девушке: она знает Тору и древнееврейский язык, что было среди женщин редкостью, но при этом читает газеты, разбирается в политике, хочет учиться. Это не местечковая служанка Баша, на первый взгляд простоватая, но на самом деле хитрая, расчетливая и циничная. Циреле — искренний и убежденный человек, и она способна на сильные чувства: даже с балкона пыталась броситься, чтобы не выходить замуж за нелюбимого. Правда, квартира находится на первом этаже, и балкон расположен так низко, что его почти можно достать рукой, стоя на тротуаре.