Мартин Кукучин - Дом под горой

— Где ж мне достать-то на такие расходы? Вы хорошо знаете, как мы живем…

— Знаю. Знаю и то, что было б куда лучше, если б вы завели у себя побольше порядка да бережливости. Но — оставим это. Ты прав: твои обстоятельства таковы, что ты не можешь удовлетворить ее запросы. С этого я ведь и начал. А вот, допустим, была бы у тебя служба какая-нибудь, ежемесячное жалованье, пускай небольшое: как думаешь, тогда ты смог бы? Ведь кто знает, много ли понадобится на все эти финтифлюшки. Катица, правда, наряжаться любит, но ведь опять надо взять в расчет, что она — из рода Претуров, лучшего в нашем городе. Эти умеют на пустом месте дома строить, виноградники сажать, капитал откладывать… Что на это скажешь?

— Бросить дом, поле, на службу поступить! — ужаснулся Пашко.

— Опытные люди говорят — любовь требует жертв. А коли так да коли такая уж беспредельная у тебя любовь, что ты готов из-за нее двенадцать лет в Каподистрии просидеть, — тогда тебе и самая тяжелая жертва нипочем. И потом, не понимаю, почему это тебе так уж тяжко? Вас трое братьев, ты женишься, будет трое женатых! И у каждого куча детей! С чего ваши дети жить-то будут? То, чем вы владеете, для вашего отца хватало с избытком, вам уже хватает в обрез, только концы с концами сводить. А уж вашим детям, когда они переженятся, семь месяцев в году есть будет нечего! Вместо того чтоб приобретать — продавать начнут клочок за клочком все, что вы по́том полили. И через пятьдесят лет крепкая крестьянская семья Бобицы превратится в свору голых, несчастных, голодных бродяг. Такая участь ждет всех, кто цепляется за отцовский клочок земли. Делят, пока есть что делить. И верно! Как не могут, в конце концов, все сделаться попами или адвокатами, так не могут все и землю копать. Пускай тот копает, кому по руке мотыга, а другой иди на другое место.

Больно стало Пашко, как всякому крестьянину, которого отрывают от земли. Глубоко пустил он в нее корни, в эту землю, которая ему — мать, ласковая, заботливая и щедрая. Одаряет она сокровищами, кормит голодных своих детей. Боль эту испытывает каждый, кто вскормлен ее грудью, кто готов по́том своим смягчать, удобрять ее. Эта земля принимает в лоно свое и кости наши, готовит нам сладостное упокоение…

Зандоме умеет уважать эту боль — он не высмеивает, не бранит Пашко. Он просто продолжает:

— Как знать, если бы стала Катица твоей женой, может, время выветрит ее капризы: может, захочется ей сначала садик развести, потом небольшой виноградник да две-три оливы, а там — козу купить, чтоб детям молоко было. И так, Пашко, помаленьку-полегоньку, может, и потянет ее в родные места, к нашим полям да пригоркам… Вон и старый Мате вернулся к земле, как только деньжат сколотил. И капитан Лука, отец твоего соперника, не мог без земли обойтись. После долгих лет вернулся к ней победителем! Так и в Катице заговорит крестьянская кровь: придет время, и захочет она вернуться домой. Ну, а ты — что потерял? Твоя часть отцовской земли будет ждать тебя, нетронутая, а кроме нее, будет у тебя прикоплено денег, каких, сидя дома, ты никогда не скопишь. Сам знаешь, какие нынче трудные времена — кто только может, бежит из дому…

— Где ж мне найти эту, как вы говорите, службу-то? — нерешительно спросил Пашко.

— Что-нибудь да найдется. Подумай хорошенько, только не тяни. Особенно не слушай старых баб. Послезавтра воскресенье, поеду в город по делам. А ты приходи ко мне завтра вечером — скажешь, искать мне для тебя чего-нибудь в городе или нет.

— Как мне благодарить вас, господин? Коли ладно выйдет, век вас помнить буду!

— Э, черт ли в том… В нашем городе позор да обиду восемь дней помнят, благодарность — вполовину меньше… И потом — кто женится на Претурше, легко забудет вещи и поважнее такой чепухи. Вот, брат, девушка! Право, стоит она того, чтобы служить ради нее семь лет!

Пашко не стал ждать вечера следующего дня. Еще утром заявился к Зандоме с согласием поступить на работу.

— Ну, теперь погоди, приятель! Сделаю я из тебя человека, клянусь грешной своей душой! Сам себя не захочешь узнать, как в зеркало поглядишься!..

Зандоме провел в городе только два дня — нельзя ему отлучаться на более долгий срок в пору сбора урожая, даже хотя супруга его, шьора Царета, — особа энергичная и в виноделии знает толк. Но разнообразные сделки Зандоме так запутаны, что никто, кроме него, не в состоянии в них разобраться. Не пригляди сам хозяин — никто и не уплатит старых долгов. Давно прошли времена, когда должнику приходило на ум платить добровольно.