Мартин Кукучин - Дом под горой

«Это Пашко Бобица!» — мелькнула догадка. Припомнилось, как этот парень промчался мимо них днем, с каким вызовом посмотрел в глаза… И вот — Нико Дубчич принужден удирать от какого-то Бобицы! Какое унижение!

Это унижение глубоко чувствует и Катица. Каждый камень будто на сердце ей падал — на сердце ее, только что перекипавшее радостью и высокомерными надеждами. Уже и стихло все, а Катица еще стоит, прислушивается, дрожит всем телом… «Может, в голову угодили, и лежит он где-нибудь на дороге… Что они против него имеют?» Она вышла из калитки с намерением пройти по дороге — не найдет ли Нико лежащим без чувств, — как вдруг услышала голоса и смех. Спряталась за дерево.

Голоса и смех приближались.

— Теперь уж не пойдет здесь ночью! — смеясь, говорил кто-то.

— Еще бы! Не дурак — так скакать!

— Мало толку, коли ни разу его по башке не стукнуло, — возразил чей-то сердитый голос, и Катица узнала Пашко.

Проулками, задами парни пробрались в город и вскоре рассеялись по темным дворам.

Катица, вся дрожа, побрела домой. Хоть одно-то порадовало: в голову ему не попали.

Сбор винограда!

Встаешь до света, ложишься поздно. День-деньской на ногах, знай поворачивайся, то в виноградниках, то дома — и все же не жалуешься на усталость! Ах, чудесны дни, когда собирают благословенный урожай, когда звенят песни сборщиц, пришедших из песенной Загоры; срезают гроздья, складывают в корзинки, кадушки, чтоб затем вывалить их в огромные чаны, где виноград давят гигантскими давилами, перемешивая в густую кашу. По улицам, по тропинкам меж виноградников не стихает топот — вереницей тянутся мулы, навьюченные кожаными мехами, по два меха по бокам. В мехах булькает виноградная каша, горловины и ножки мехов, стянутые бечевками, промокают… За мулами поспешают потные погонщики, покрикивая, подталкивая животных рукоятками кнутов. На виноградники возвращаются верхами — скачут, торопятся за новым грузом, громко распевая по дороге. Ослы, как всегда бодрые и неутомимые, хоть и работают без передышки, поднимают дикий рев, встретившись на дорожке с мулом или с другим ослом.

В общем, с рассвета дотемна все кипит, снует, торопится, и так без отдыха. Работы по горло! Никто не думает о доме или о церкви, о том, чтобы поспать, отдохнуть, — всех объяла единая страсть: наполнить сладким соком виноградной лозы все чаны и бочки, сколько их есть во дворе и в погребе.

Никто не жалуется на усталость, на изнеможение. На всех лицах — улыбки, все бодры и веселы. Крестьянин полон гордости и чувства собственного достоинства. В другое время смиренный, почтительный, сегодня он шагает гордо, как король, шапка набекрень, высоко голова. Если и поздоровается с тобой, то — так, мимоходом, из милости, а взглянет — и взгляд его говорит: «Я — то, что я есть, а ты — приживальщик, моим трудом кормишься…»

У Дубчичей как на ярмарке. Погонщики, в одиночку и целыми группами, сменяют друг друга во дворе — иной раз их собирается столько, что двор так и гудит под копытами мулов. Нико сидит под навесом в трехногом кресле, с толстой тетрадью на коленях: в нее он вписывает, кто сколько сдал в счет долга или арендной платы. Юре возглавляет целый штаб загорских парней, рослых, сильных; вместе с ними он сваливает виноградную массу в мерки, оттуда — в чаны, отдельные для каждого сорта: для белого винограда, для розового, для черного. Несмотря на кутерьму, беготню, торопливость — у всякой вещи есть свое определенное место, у каждого человека точный круг обязанностей. Если кто ошибется — застопорится весь механизм, возникнет всеобщее волнение. Волнуется хозяин, кричит на Юре, влахи разражаются замысловатыми ругательствами, мулы с полными мехами нетерпеливо топают… А то вдруг взыграет в них норов и начнут они грызться, реветь, скакать, лягаться…

Влашские работники и работницы носят виноградную массу к прессам — носят на головах, в больших ушатах, как тут принято. Из ушатов часто выплескивается сладкая, липкая жижа, стекает по одежде. Красивые национальные костюмы влашек живо превращаются в рабочую робу, облепленную виноградным суслом. Рои пчел и ос вьются над чанами, над рабочими. Прессы стоят под навесом — от механизмов новейшей конструкции до примитивного давила, солидного, импозантного и простого, сохранившегося, без сомнения, еще со времен древних римлян; в нем давят виноград ногами — как в Словакии месят капусту, — и под ступнями рабочего жижа шипит, выдавливается через деревянные решетки, стекает по желобку в каменный сосуд, вкопанный в землю. Когда решетки доверху забьются выжимками, последние вытряхивают, перевязывают толстыми, прочными веревками, кладут под пресс, и могучие руки влахов до отказа завинчивают огромный винт. Таким образом, ни одно зернышко не остается нераздавленным, выжимки отжимают до последней капли. Сухие бруски бросают в ямы или в чаны, где они будут бродить до зимы, когда из них начнут гнать ракию. Прессы новых и новейших конструкций снабжены рычагами и вальцами. В них виноград выжимается очень легко, быстро и основательно. Затем сусло перекачивают через резиновые шланги в бочки, длинными рядами расставленные в подвале.