Мартин Кукучин - Дом под горой

Нико смотрит на Зандоме сочувственно: он угадывает горечь и муку, скрытые за этими шутливыми словами, угадывает боль и разочарование, которые приятель держит про себя. Нет, ничто не предотвратило бы открытого скандала в семье Зандоме, не обладай он уступчивым, миролюбивым характером и не придерживайся он умной тактики. А силы для того, чтобы вынести все это, он черпает в воспоминаниях о холостяцких проделках — впрочем, о новых грехопадениях тоже… Наш Зандоме весьма охотно поддается искушениям.

— Мою исповедь ты выслушал, теперь поговорим о тебе, — уже серьезным тоном продолжает Зандоме. — Я только хотел указать на то, что существуют известные различия, перегородки, которые нельзя преступать, если не хочешь быть наказанным. Сама жизнь воздвигла их, создала постепенно, незаметно, но теперь они стоят, никто не знает — для чего… Но они мстят всем, кто вздумает их игнорировать, не уважать их или даже разрушить. За этой перегородкой — совсем другой воздух, другие обычаи и понятия, другие взгляды — чуть ли не другая вера и религия… Что общего между нами и тежаками? Мы живем с ними рядом, общаемся ежедневно — и все же сколько для нас темного, загадочного в их быте, в их жизни! Все это для нас непостижимо, и стоим мы перед ними, недоумевая и удивляясь… Видишь ли, братец, залететь время от времени гостем в эти сферы — интересно, забавно, даже привлекательно, это я признаю; в такой перемене обстановки много пикантности. Я и сам с удовольствием пускаюсь в такие прогулки… Но остаться там навсегда, связать себя безвозвратно, пустить корни в такой почве — нет, на это я не пойду, для этого у меня не хватит ни отваги, ни предприимчивости!

— Это общепринятый взгляд, Зандоме, общие правила, от них разит отсталостью. Однако бывают и исключения.

— На исключения я не очень-то рассчитывал бы. Раз исключение — значит, редкость. Где гарантия, что именно я — такое редкое исключение?

— Но можно ведь рассуждать и иначе, — уже непринужденно заговорил Нико, тоном глубокой уверенности. — Я вышел из народа, принадлежу ему душой и телом. Мой отец еще землю обрабатывал. Что из того, что я воспитан в иной атмосфере, пропахшей духом венецианского дворянства, которое уже утратило всякое значение? Кровь-то во мне — тежацкая… К тому же я первый землевладелец в городе, богач — следовательно, обязан помогать народу, поднимать его нравственно и материально. Я должен завоевать его безусловное доверие, а как известно, народ больше всего доверяет своим… Таким образом, одна из дочерей народа и будет тем мостиком, который приведет меня к сердцу тежака…

— Сколько слов, чтобы объяснить простую истину! — усмехнулся Зандоме.

— Какую же?

— «Катица мне нравится, и потому я на ней женюсь!»

— К этому-то я и подводил.

— Знаю, потому что дело-то обстоит так: ты ее любишь и без гарнира, с которым ты ее подаешь. Но скажу я тебе еще одну истину, такую, что рождена опытом: ты легче достигнешь своей цели, то есть спасения народа, если сохранишь свое положение, не спустишься с него. Взгляни на свою мать! Вот ведь и помещица, и дворянка, и гордая, ни в чем себя не уронит, а народ и доверие к ней питает, и любит ее. Так же, без сомнения, полюбит он и сына ее, даже если Катица Претурова не станет его женой. Народ прежде всего ищет добрую волю, которая есть у тебя — и которой не хватает мне. Но об этом потом. А пока что я рад — высказал, кажется, все, что лежало на сердце. Прямо в глаза. Другие будут не так откровенны — заранее предупреждаю.

— Стало быть, уже пошли разговоры?

— А как же! Твоей персоной интересуется весь свет, особенно женский. Завидую тебе, братец! Сколько их нынче вздыхало по твоей милости! Впрочем, идут разговоры или нет, это — насколько я тебя знаю — не изменит твоего решения.

— Ни в малейшей степени.

Однако, вопреки этому заявлению, Нико облило жаром. Не приученный сносить сопротивление себе, он хотел бы сломить его, но где оно, это сопротивление? Везде и нигде…

— Спасибо, Зандоме! Ты хороший друг.

— Это тебе известно и без уверений. Я бы даже сейчас обещал быть твоим шафером — знаю, тебе трудно будет найти кого-нибудь на эту роль. Но не обещаю. Во-первых, потому, что до свадьбы еще целый год, а во-вторых, я не знаю, как-то примет это мое домашнее начальство. Так что пускай пока и этот вопрос повисит в воздухе…

Они расстались бо́льшими друзьями, чем были, и веселее, чем думали. Вернувшись в читальный зал, Нико теперь сразу подметил неискренность, и притворство, и злорадство. Зандоме открыл ему глаза.