Мартин Кукучин - Дом под горой

В нынешнем году руководить всеми этими операциями вызвался Нико. Мать его лишь время от времени спускается во двор взглянуть, как идут дела. Ее появления достаточно, чтобы мигом улегся самый жестокий беспорядок. Один взгляд — и ей уже ясна его причина. Несколько слов, негромких, коротких, — и все снова потекло, как по маслу. Сам молодой хозяин чувствует, как под спокойным оком матери смиряется его самое сильное возмущение.

В кухне тоже непривычная суета. И все же никто не поверил бы, что здесь, как в любом большом трактире, готовится еда и для господ, и для слуг, и для целой толпы влахов, работающих во дворе и на виноградниках. К назначенному часу обед подают и в столовую, и в людскую, и во двор.

К одиннадцати часам ночи все стихает. Люди, падая с ног от усталости, отправляются на отдых. Только влахи, эта раса богатырей, железных людей, после всех дневных трудов еще ведут разговоры вокруг костра и под мурлыкающие звуки гуслей распевают свои нескончаемые, монотонные песни, шалят с работницами.

В один из таких дней, когда и перекреститься-то некогда, Пашко Бобица пригнал мула с частью своего урожая, который он обязан сдавать хозяину. Завидев его высокую, горделивую фигуру, подметив злой, строптивый блеск его глаз, Нико оторвался от дела и внимательно оглядел парня. Вспомнилось ему, как бежал он ночью под градом камней… Нико уверен, что зачинщиком был именно Пашко. Стиснул зубы Нико, искры вспыхнули у него перед глазами. Унизить Пашко, поставить в смешное положение перед молодыми тежаками! Нико вперил свой взгляд в переносицу крестьянского героя, который всем своим видом, каждым движением, казалось, вызывал хозяина на бой, будто хотел показать ему свою силу и ловкость; заломив капу набекрень, Пашко высоко поднял голову, в глазах — смелость, решительность, чувство собственного достоинства. Ходит он среди работников словно какой-нибудь аристократ, словно господин и повелитель. И, что самое неприятное, все охотно уступают ему дорогу, признавая его превосходство…

С сумерками Пашко привез вторую партию виноградной гущи. Во дворе уже стало просторнее, чужие почти все ушли: Нико поторопился рассчитаться с ними, оставив Пашко напоследок. Посмотрим теперь, кому высоко голову держать!

Пашко вывалил содержимое своих мехов, честно вытряхнул их как следует над чаном — ни крошки хозяйской не унесет! Аккуратно сложил мехи, привязал к седлу и собрался уходить. Тут молодой хозяин подозвал его и увел вне заполненный еще отсек подвала.

Вот стоят они, глаза в глаза впервые в жизни — наедине. На подоконнике слепого оконца мечется огонек каганца, не в силах рассеять густой мрак в углах и под сводами. Снаружи, во дворе, — шум, спешка, а тут — тишина почти могильная. Оба меряют друг друга взглядами, и глаза их вспыхивают — обоим приходит одна и та же мысль: «Лучше сразу посчитаться!»

— Так ты полагаешь запугать меня? — начал Нико, и его приглушенный голос гулким эхом разнесся по пустому помещению. — Уже не считаешь ли меня трусом?

— Это я был бы трусом и подлецом, если б не отомстил! — воскликнул Пашко, загоревшись гневом. — Но я, слава богу, не трус и не подлец!

— А меня не запугаешь, швыряй хоть целые скалы. Только как бы они не угодили в кого другого…

— Ой, знаю я, вы можете свалить меня, господин, и в землю закопать — стоит вам захотеть. У вас под рукой полиция, суд, тюрьма… Чего ж вы ждете? Чем скорее, тем лучше: пока с вами ничего не случилось… А тогда уж легко вам будет — никто не помешает! А мне, — в голосе его дрогнуло волнение, — мне и так уже все равно: что здесь, что на виселице. Так-то, господин! — Глаза Пашко сверкнули. — У вас власть, у меня — решимость!

— Э, нет, сокол мой! — Краска гнева залила лицо Нико: как смеет этот человек его унижать! — Нет, не бойся! Ни полицию, ни суд я на тебя не напущу. Я с тобой уж как-нибудь сам разделаюсь!

— Пожалуйста, когда угодно. Не отказываюсь, это вы уже слышали.

— И будешь мешать мне?

— Как только смогу.

О чем тут еще говорить? Словам тут уже нет места. Пора переходить к делу. Оба сверлят друга друга взглядами, в которых горит злоба и ненависть, тела их напряглись, словно им предстоит поднять невероятную тяжесть. Только не могут они решить — схватиться им сейчас или подождать более подходящего момента. Кровь бурлит в их жилах, тяжело ходят груди. Но ведь во дворе влахи — прибегут, растащат, и нынче же вечером по городу разнесется весть о скандале…

В Нико заговорила рассудительность, осторожность. Он подумал о матери, о том, как была бы она недовольна, подумал о своих планах и замыслах служить добру, благополучию народа; пришел на ум и Зандоме с его предостережениями, с его насмешливым взглядом…